дикий котанчик
Вдохновила песня Вторжения "Асмодей".
Ну, и картинка, само собой.
читать дальшеЗолотой шар перекатывается в ладонях, обжигает, сияет нестерпимым для глаз смертного светом. Но мне не больно… ну, может, немного. Тому, кто собственной кожей ощущал жар адовых глубин, не страшен огонь земного солнца.
Я украду его у людей. Я украду солнце и принесу его в свой мрачный дом, чтобы заменить им всевидящее око Алголя – небесного шпиона. И Преисподняя озарится земным светом. Мне хотелось так думать.
Но даже если ничего не получится, если Аду не суждено быть осиянным никаким другим светилом, кроме Алголя, все равно это солнце – мое. И город – мой. А я никогда не отдаю то, что мне принадлежит. Почти никогда…
Ту женщину я бы тоже не отдал. Я был полон решимости заполучить ее, и семь ее мужей легли на алтарь моей ревности раньше, чем успели разделить с ней ложе. И только восьмого – Товитова сына – я тронуть не смог. И он взял мою Сару. Все благодаря заступничеству архангела Рафаила, прогнавшего меня.
Но я вечен, а человеческая жизнь коротка. И после смерти Сары я позаботился, чтобы она попала в мои чертоги. Я никогда не отдаю то, что мне принадлежит…
- Стой, демон!
От удивления я чуть было не выпустил солнечный шар из рук. Вот уж не думал, что в этом городе, имя которому – страх, найдется кто-то, способный не то что обратиться ко мне с требованием – просто в окно выглянуть.
- Ты чего-то хотел, смертный? – Стараюсь, чтобы голос мой звучал устрашающе, но на стоящего передо мной человека это, похоже, впечатления не производит.
- Ты забираешь у города солнце, источник его жизни. Все эти люди погибнут, и ты, прекрасно зная это, обрекаешь их на смерть.
Праведник… Вот ведь… А казалось, в этом притихшем городишке не найдется даже отважного воина, что уж о святых говорить.
- Тебе известно мое имя, смертный? – спрашиваю вкрадчиво. Впечатлять его голосом и размахом крыльев бесполезно.
- Асмодей, демон похоти, ненависти и мести.
Это было произнесено таким тоном, что заставило подняться внутри волну досады, ярости и боли. Я мог сколько угодно говорить, что не нужны мне небесные чертоги и прежняя жизнь, двенадцать солнечных врат и двенадцать лунных, сияние лика Творца и райские кущи – все мы, Падшие, могли бы так говорить – но это было неправдой. Можно притерпеться к жизни в Аду, но к бесконечной ненависти и недоверию, которое испытывают к нам все, кто вне Преисподней, в том числе и те, наверху, привыкнуть было невозможно. А все за что? За то, что мы были из тех, кто не согласился поклониться человеку, гораздо менее совершенному и гораздо более развращенному творению Создателя, чем мы, ангелы. И за это страдаем уже сколько тысячелетий… Но что может понимать этот недалекий смертный, замкнутый только в своем городе, может быть, и осененный божьей благодатью, но неизмеримо более слабый, чем я. Что он может в одиночку с ржавым мечом против одного из князей Преисподней. Отбить солнце в бою? Вряд ли. А воззвать к остаткам совести – и подавно.
- Я вижу, что говорить с тобой бесполезно, демон. Я вызываю тебя на бой.
- На бой? Да тебе, видно, жить надоело, смертный?
- Когда положит Бог – тогда и уйду из жизни.
Как положит Бог… везде, всегда – как Он положит, как Ему будет угодно, какова будет Его воля…
- Я принимаю твой вызов, смертный.
Черный меч появился в моей руке. Когда-то сияющий, он все так же хорошо справлялся с главным своим предназначением – рубить.
- Ты готов, демон?
- Ты настолько благороден, что спрашиваешь это у врага?
Праведник пожал плечами, коротко улыбнулся и занес меч над головой. И в этот миг… я понял, как на самом деле выглядят люди, те самые люди, которым мы в свое время не пожелали кланяться, истинные и любимые чада Творца. Лицо его, простоватое, некрасивое, преобразилось, будто какая-то высшая сила вдохнула в него небесную мощь и одухотворенность.
Я понял, что это была за сила.
И мне стало страшно.
Но сдаваться без боя я не привык. Как не привык отдавать свое.
Солнце пришлось на какое-то время выпустить на небосвод, так как сражаться, одновременно неся в руках пылающий шар, было неудобно.
И я рванулся вперед так быстро, что человеческий глаз не смог бы уследить за моим движением. Но он уследил. И отбил мой удар, когда я только начал его наносить. Я отскочил, с досадой заметив тонкую царапину вдоль лезвия клинка. А праведник стоял, улыбаясь, и казался сейчас выше меня, хотя тщедушность и малорослость его никуда не делись. И лицо его, и вся фигура, казалось, сияли тем неземным светом, которым когда-то был осиян я сам.
И это взъярило больше, чем его невозмутимость, удивило сильней, чем его внезапно возросшие силы – и я вновь бросился в атаку, еще быстрее, чем раньше, хотя, казалось, быстрее было некуда. А он все так же стоял, чудилось, расслабленный, но я не сомневался, что он видит и предугадывает все мои движения и что, как бы я ни летел, он все равно окажется стремительнее…
Второй удар тоже был отбит. На этот раз я не удержался на ногах, отлетел и ударился спиной о дерево. Ствол треснул, дерево начало заваливаться, и я взвился в воздух, чтобы не оказаться придавленным.
Я парил над лесом, успокаивая себя тем, что у святого нет, по крайней мере, одного таланта, которым обладаю я, – дара полета.
И стоило мне так подумать, как знакомая тщедушная, но сейчас впечатляющая своей мощью фигура возникла прямо передо мной – и я не успел уклониться от удара.
Плечо словно обожгло плетью, кровь хлынула широким потоком, и я безуспешно зажимал рану, а горячая, согретая адовым пламенем кровь, шипела и пузырилась, текла сквозь пальцы, капая на меч, – и он радостно пил ее. И ржавая железяка в руке противника показалась мне вдруг небесным клинком.
Я знал, что долго не протяну. Обычное оружие, выкованное в кузницах смертных, не может причинить мне вреда. А значит, у меня остается времени на один – последний – удар.
Я бросился на него не раздумывая. Знал, что, если стану колебаться хоть минуту, у меня не достанет отваги кинуться навстречу небесному клинку.
На что я рассчитывал, раненый, подавленный мощью противника? Мой меч разлетелся на части, едва столкнувшись с его мечом, и обжигающая холодом сталь пронзила мою грудь. Уже падая, успел схватить с небосвода мое солнце. Я не привык отдавать свое…
И земля разверзлась, принимая меня в объятия, и полет в недра ее казался бесконечным. Я летел сквозь слои раскаленной магмы, но их жар уже не мог опалить моих крыльев. Я знал куда более свирепый огонь.
Я победил. Я уношу с собой солнце.
Толчок. Удар. Боль в неудачно подвернутом крыле. Темнота, прорезаемая редкими всполохами алых молний. Такая же темнота накрывает меня, и, прежде чем закрыть глаза, думаю: может, и хорошо…
- Мой господин… мой господин, очнись.
Ее голос мог бы вырвать меня из объятий смерти, если бы последняя была мне доступна. Приоткрываю глаза – веки кажутся налитыми жидким металлом – и вижу в полумраке овал ее лица.
- Сара… - Протягиваю руку – почти вслепую – и касаюсь ее щеки. Чувствую под пальцами слезы.
Она кладет свою ладонь поверх моей, целует руку, шепчет что-то бессвязное, чуть касаясь губами пальцев. Прислушиваюсь, пытаюсь разобрать: эти неразборчивые слова кажутся необыкновенно важными…
- … а когда увидела тебя там… огонь, камни и кровь… я чуть не бросилась в пламя Флегетона… мой господин… на миг мне показалось, что ты мертв… единственный смысл жизни… потерян… не оставляй меня…
Легонько глажу ее по влажной щеке, дотрагиваюсь до завитков волос, спадающих на лицо.
- Поцелуй меня, Сара.
Она наклоняется и целует – сама. Впервые сама. И пусть ее губы солоны, а мои разбиты – смесь слез и крови кажется слаще плодов небесного сада.
Теперь я могу выйти на бой против тысячи ангелов.
И победить.
Ну, и картинка, само собой.
читать дальшеЗолотой шар перекатывается в ладонях, обжигает, сияет нестерпимым для глаз смертного светом. Но мне не больно… ну, может, немного. Тому, кто собственной кожей ощущал жар адовых глубин, не страшен огонь земного солнца.
Я украду его у людей. Я украду солнце и принесу его в свой мрачный дом, чтобы заменить им всевидящее око Алголя – небесного шпиона. И Преисподняя озарится земным светом. Мне хотелось так думать.
Но даже если ничего не получится, если Аду не суждено быть осиянным никаким другим светилом, кроме Алголя, все равно это солнце – мое. И город – мой. А я никогда не отдаю то, что мне принадлежит. Почти никогда…
Ту женщину я бы тоже не отдал. Я был полон решимости заполучить ее, и семь ее мужей легли на алтарь моей ревности раньше, чем успели разделить с ней ложе. И только восьмого – Товитова сына – я тронуть не смог. И он взял мою Сару. Все благодаря заступничеству архангела Рафаила, прогнавшего меня.
Но я вечен, а человеческая жизнь коротка. И после смерти Сары я позаботился, чтобы она попала в мои чертоги. Я никогда не отдаю то, что мне принадлежит…
- Стой, демон!
От удивления я чуть было не выпустил солнечный шар из рук. Вот уж не думал, что в этом городе, имя которому – страх, найдется кто-то, способный не то что обратиться ко мне с требованием – просто в окно выглянуть.
- Ты чего-то хотел, смертный? – Стараюсь, чтобы голос мой звучал устрашающе, но на стоящего передо мной человека это, похоже, впечатления не производит.
- Ты забираешь у города солнце, источник его жизни. Все эти люди погибнут, и ты, прекрасно зная это, обрекаешь их на смерть.
Праведник… Вот ведь… А казалось, в этом притихшем городишке не найдется даже отважного воина, что уж о святых говорить.
- Тебе известно мое имя, смертный? – спрашиваю вкрадчиво. Впечатлять его голосом и размахом крыльев бесполезно.
- Асмодей, демон похоти, ненависти и мести.
Это было произнесено таким тоном, что заставило подняться внутри волну досады, ярости и боли. Я мог сколько угодно говорить, что не нужны мне небесные чертоги и прежняя жизнь, двенадцать солнечных врат и двенадцать лунных, сияние лика Творца и райские кущи – все мы, Падшие, могли бы так говорить – но это было неправдой. Можно притерпеться к жизни в Аду, но к бесконечной ненависти и недоверию, которое испытывают к нам все, кто вне Преисподней, в том числе и те, наверху, привыкнуть было невозможно. А все за что? За то, что мы были из тех, кто не согласился поклониться человеку, гораздо менее совершенному и гораздо более развращенному творению Создателя, чем мы, ангелы. И за это страдаем уже сколько тысячелетий… Но что может понимать этот недалекий смертный, замкнутый только в своем городе, может быть, и осененный божьей благодатью, но неизмеримо более слабый, чем я. Что он может в одиночку с ржавым мечом против одного из князей Преисподней. Отбить солнце в бою? Вряд ли. А воззвать к остаткам совести – и подавно.
- Я вижу, что говорить с тобой бесполезно, демон. Я вызываю тебя на бой.
- На бой? Да тебе, видно, жить надоело, смертный?
- Когда положит Бог – тогда и уйду из жизни.
Как положит Бог… везде, всегда – как Он положит, как Ему будет угодно, какова будет Его воля…
- Я принимаю твой вызов, смертный.
Черный меч появился в моей руке. Когда-то сияющий, он все так же хорошо справлялся с главным своим предназначением – рубить.
- Ты готов, демон?
- Ты настолько благороден, что спрашиваешь это у врага?
Праведник пожал плечами, коротко улыбнулся и занес меч над головой. И в этот миг… я понял, как на самом деле выглядят люди, те самые люди, которым мы в свое время не пожелали кланяться, истинные и любимые чада Творца. Лицо его, простоватое, некрасивое, преобразилось, будто какая-то высшая сила вдохнула в него небесную мощь и одухотворенность.
Я понял, что это была за сила.
И мне стало страшно.
Но сдаваться без боя я не привык. Как не привык отдавать свое.
Солнце пришлось на какое-то время выпустить на небосвод, так как сражаться, одновременно неся в руках пылающий шар, было неудобно.
И я рванулся вперед так быстро, что человеческий глаз не смог бы уследить за моим движением. Но он уследил. И отбил мой удар, когда я только начал его наносить. Я отскочил, с досадой заметив тонкую царапину вдоль лезвия клинка. А праведник стоял, улыбаясь, и казался сейчас выше меня, хотя тщедушность и малорослость его никуда не делись. И лицо его, и вся фигура, казалось, сияли тем неземным светом, которым когда-то был осиян я сам.
И это взъярило больше, чем его невозмутимость, удивило сильней, чем его внезапно возросшие силы – и я вновь бросился в атаку, еще быстрее, чем раньше, хотя, казалось, быстрее было некуда. А он все так же стоял, чудилось, расслабленный, но я не сомневался, что он видит и предугадывает все мои движения и что, как бы я ни летел, он все равно окажется стремительнее…
Второй удар тоже был отбит. На этот раз я не удержался на ногах, отлетел и ударился спиной о дерево. Ствол треснул, дерево начало заваливаться, и я взвился в воздух, чтобы не оказаться придавленным.
Я парил над лесом, успокаивая себя тем, что у святого нет, по крайней мере, одного таланта, которым обладаю я, – дара полета.
И стоило мне так подумать, как знакомая тщедушная, но сейчас впечатляющая своей мощью фигура возникла прямо передо мной – и я не успел уклониться от удара.
Плечо словно обожгло плетью, кровь хлынула широким потоком, и я безуспешно зажимал рану, а горячая, согретая адовым пламенем кровь, шипела и пузырилась, текла сквозь пальцы, капая на меч, – и он радостно пил ее. И ржавая железяка в руке противника показалась мне вдруг небесным клинком.
Я знал, что долго не протяну. Обычное оружие, выкованное в кузницах смертных, не может причинить мне вреда. А значит, у меня остается времени на один – последний – удар.
Я бросился на него не раздумывая. Знал, что, если стану колебаться хоть минуту, у меня не достанет отваги кинуться навстречу небесному клинку.
На что я рассчитывал, раненый, подавленный мощью противника? Мой меч разлетелся на части, едва столкнувшись с его мечом, и обжигающая холодом сталь пронзила мою грудь. Уже падая, успел схватить с небосвода мое солнце. Я не привык отдавать свое…
И земля разверзлась, принимая меня в объятия, и полет в недра ее казался бесконечным. Я летел сквозь слои раскаленной магмы, но их жар уже не мог опалить моих крыльев. Я знал куда более свирепый огонь.
Я победил. Я уношу с собой солнце.
Толчок. Удар. Боль в неудачно подвернутом крыле. Темнота, прорезаемая редкими всполохами алых молний. Такая же темнота накрывает меня, и, прежде чем закрыть глаза, думаю: может, и хорошо…
- Мой господин… мой господин, очнись.
Ее голос мог бы вырвать меня из объятий смерти, если бы последняя была мне доступна. Приоткрываю глаза – веки кажутся налитыми жидким металлом – и вижу в полумраке овал ее лица.
- Сара… - Протягиваю руку – почти вслепую – и касаюсь ее щеки. Чувствую под пальцами слезы.
Она кладет свою ладонь поверх моей, целует руку, шепчет что-то бессвязное, чуть касаясь губами пальцев. Прислушиваюсь, пытаюсь разобрать: эти неразборчивые слова кажутся необыкновенно важными…
- … а когда увидела тебя там… огонь, камни и кровь… я чуть не бросилась в пламя Флегетона… мой господин… на миг мне показалось, что ты мертв… единственный смысл жизни… потерян… не оставляй меня…
Легонько глажу ее по влажной щеке, дотрагиваюсь до завитков волос, спадающих на лицо.
- Поцелуй меня, Сара.
Она наклоняется и целует – сама. Впервые сама. И пусть ее губы солоны, а мои разбиты – смесь слез и крови кажется слаще плодов небесного сада.
Теперь я могу выйти на бой против тысячи ангелов.
И победить.
@музыка: Вторжение - Асмодей
@настроение: Пуффыстое - день рождения все-таки ))
@темы: Тёмная сторона мира. Версия