Никогда не знаешь, где тебе повезет.
Могу точно вам сказать, где я был, когда понял, что настаёт конец света. Я был на заправке — БП Амоко — заправляя «Бентли», покупая «Слим Джим» и пачку «Кэмел», ловя на себе этот взгляд продавца, вроде: «Кто водит „Бентли“ и ест „Слим Джим“?». Я просматривал полку с порнухой за прилавком, эту большую тёмную хрень, которая закрывает всё, кроме верхней части журнала. Я мог видеть лица на паре обложек, и я подумал «Хех. А у „Клуба“ девчонка с обложки будет посимпатичней, чем у „Плейбоя“».
И тут я осознал, что настает конец света. Не просто «мир движется к гибели», что я всегда знал. А что это конец, что конец уже начался, что конец будет не скоро или быстро, а что он происходит сейчас.
читать дальше***
Конечно же, не порнушные журналы навели меня на эту мысль. Я просто умный засранец. Я чувствовал неизбежное ощущение конца света, органами чувств, которых, обычно, у людей нет. Вы можете ощущать это время от времени, когда у вас вдруг появляется плохое предчувствие за миг до того, как звонок телефона принесёт плохие известия. Или этот холодок, который внезапно пробегает по вашей спине, по причине, о которой вы можете только гадать. Тому есть причина. Просто дело в том, что большинство людей не может расшифровать значение. Этот как рыба, которая смотрит на газету. Она видит буквы, не хуже меня с вами, но они не объяснят ей ни хера о резолюциях ООН или глобальном потеплении.
То, что я чувствовал, было рокотом зовущих душ, множества духов, призывавших меня, умолявших меня, взывавших ко мне в ищущем и отчаянном тоне.
Я слышал голоса, которые знал на протяжении тысячелетий, голоса времён зарождения мира. Я уже привык к тихому шёпоту просьб, как вдруг они из шёпота превратились в трубный глас. Раньше они звали меня из-за пределов существующей реальности, теперь же кричали, находясь от меня не дальше, чем кассира. Вот что меня навело на мысль: тысяча гласов мучения и проклятия, и все они выкрикивали моё имя.
***
Я мог бы назвать вам моё имя, но букв для этого недостаточно. Я сильно полагался на двоичный код. Было доказано, математически доказано, что любую информацию, которую можно познать, можно выразить серией нулей и единиц. В восьмидесятые, когда я был оптимистом и думал, что компьютеры способны всё исправить, я перевёл своё имя в двоичный код. Оно заняло 666 страниц шрифтом восьмого размера.
Вы так же можете называть меня Люцифером, и, просто к вашему сведению, мне не доставляет наслаждения курить, или жрать солёные закуски, или пялиться на порнуху. Я не наслаждаюсь. Я не могу. Я делаю хорошую мину, когда потягиваю дорогое вино, или ем изысканные яства, или занимаюсь любовью с моделью из журнала, но это не приносит мне настоящего счастья. Я могу представить себе наслаждение. Я получаю определённое умозрительное удовлетворение, испытывая «удовольствие». Мне нравится обустраивать дела приятно. Я предпочитаю красоту уродству, запах роз вони дерьма, нежность шёлка грубости мешковины. Но отсутствие боли не есть удовольствие, и любой умозрительный комфорт, которого я добиваюсь, кажется стерильным по сравнению с настоящим удовольствием.
И всё же, я пытаюсь. Я продолжаю думать, что однажды я смогу сам себя обмануть и представить, что я счастлив, и это вполне может быть почти тем же самым, что и быть счастливым. «Притворяйся, пока не почувствуешь» — как говорится. И я ем как король, трахаюсь как рок-звезда и на бампере у меня наклейка: «Небеса Отвергают Меня, А Ад Боится, Что Я Его Завоюю». Я притворяюсь с тех пор, как человечество научилось добывать огонь, у меня так пока и не получилось. Вместо счастья у меня есть обязанность.
***
Я услышал это призывы, эти крики вскоре после поездки в Калифорнию. Тут я узнал, к своему величайшему смятению, что некоторые из моих бывших коллег по сотворению мира вырвались из пут, и вновь наслаждаются миром людей. Или, по крайней мере, пытаются наслаждаться.
Я надеялся, что это будет лишь небольшая струйка, необычайно высокая отметка прилива в человеческой истории призыва падших. Но те голоса…нет. Я знал, что это было что-то новое, что-то совсем иное. И тогда я понял, что у меня есть месяцы, может год или два, чтобы остановить апокалипсис, если мне повезёт. Я привык работать в масштабах десятилетий и столетий. Сражаться с каждым демоном в Аду будет трудным делом, даже с такой отсрочкой.
Но я чувствовал, что должен попытаться. Я начал процесс активации «Дней Огня». Я собрал вместе деньги и последователей. Я ставил все возможные препятствия на пути появляющейся орды демонов, какие я только мог. Что ещё я должен был сделать?
Теперь прошло полтора года, и я пью кофе с Вудро Миллером, важным элементом моего кое-как состряпанного плана. Но это не просто какой-то там кофе. Это кофе прямёхонько из кошачьей задницы.
— А вот теория о зле, — сказал я, пододвигая к нему кружку.- Зло просто случается. Как наземный туман, оно подымается в крошечных, незаметных количествах. Так же, как вонь собачьего дерьма, оно пропитывает твою одежду. Однако в отличие от вони, ты можешь передать зло дальше, если захочешь. Когда некий человек, таким образом, получает достаточно зла, он может либо зарыть его, либо сделать что-то совсем плохое, чтобы передать его дальше, растворяя его в сотнях, тысячах или миллионах других. Иногда заряд зла настолько силён, что стоит просто умереть. Быть задавленным танком в Китае или дать нацистам убить себя, до того, как ты выдашь евреев, которым даёшь убежище. Быть прибитым к кресту, всё может быть. — Ты теперь христианин, Кук?
Вудро не знает меня. Он думает я его друг Кук. А ещё он не знает происхождение своего напитка.
Он делает глоток.
— Что ты думаешь?
— Ух ты! Эта штука просто фантастика!
Хорошо, это не взаправду кофе из кошкиного дерьма. Это кофе из дерьма виверы. За 300 долларов за фунт, вы можете получить кофе, сделанное из очень, очень тщательно очищенных бобов, которые были съедены в пик своей зрелости суматрийской пальмовой виверрой — вид ночного хищника из семейства кошачьих — а затем высранных наружу, теперь обильно благоухающих животными желудочными соками и пахучими железами задницы.
Никто кроме человека не мог додумать до того, что кофе можно делать из подобного. Для демона или ангела это было бы невообразимо. Они не могут играть в классики с идеологическими категориями, изменить что-то от «отходов» до «еды», как это делают человечески существа. Демон никогда бы не изобрёл ветряную мельницу, не придумал бы одностороннюю перспективу или додумался бы до трансляции звукового описания бейсбольных матчей по радио. Мы можем создавать, но не по настоящему изобретать и менять. Не так, как это делают люди. Ну, некоторые люди. Может, один на тысячу или миллион.
Вот почему Вудро важен. Мне нужен человек, чтобы видеть того, чего не вижу я. Изобрести то, чего я не могу.
— Это импортный, — говорю я.
— Действительно, хороший,- ещё один глоток и он хмурится.- Но думаю, что тебя так и распирает от всех этих идей типа «зло воняет». Ты действительно думаешь, что Гитлер… чего?
— Ладно, вот как оно работает. Ты встаёшь рано утром, а твои шнурки рвутся. Это тебя раздражает — создаёт негативный эмоциональный заряд. Ты выражаешь его, зацепив машину соседней водительницы. Теперь она получает негативный заряд, так что она добирается до работы и кричит на свою секретаршу, которая вернётся домой и не захочет трахаться со своим бой-френдом, что вызовет ссору, а затем он напьётся, и его похмелье станет причиной того, что он зацепит во время движения машины пятерых людей на следующее утро, когда ты уже всё забудешь про свои шнурки.
— То есть, если бы я просто посмеялся над своими проблемами, это бы предотвратило несчастье и, следовательно, зло?
— Конечно, почему бы и нет?
— Просто, кажется, что потребуется куча шнурков, чтобы превратить кого-нибудь в Джеффри Дамера.
— Это так же действует и в большем масштабе. У твоей матери рак, поэтому ты избил жену.
— А если я стисну зубы, и буду изображать стоика?
— Да. Если ты будешь бороться с собственной болью лично, а не станешь раздавать её окружающим, ты защитишь от неё мир.
— Зло просто случается, а добро нужно выбирать.
— Грубо говоря.
— Своего рода подтасовка карт в пользу человеческих страданий?
— Возможно.
Мы оба опять отхлебнули. Вудро думал. Я мог чувствовать, что он думает.
— Так что, Колумбайн и одиннадцатое сентября, в конечном счёте, были вызваны порванными шнурками? Все горести мира могут восходить к плаксам, которые просто не повзрослели?
— Есть теория получше?
— Не надо лапшу на уши вешать. Должно быть что-то большее.
— Ну, в это не хотят верить, потому что тогда некого винить. Люди любят козлов отпущения.
— Каждому Богу нужен свой Сатана,- сказал он.
Я улыбнулся.
***
За мной следует человек. Я могу видеть и слышать его, но не чувствовать.
Думаю, он один из Ярко Сияющих — один из защитников человечества в последние дни. Или вы можете предпочесть «Последняя отчаянная попытка космоса всё убрать, пока Мама не придёт домой и не увидит все эти пивные бутылки и бычки сигарет во дворе».
Будь я типичным, моя неспособность обнаружить его дала бы ему большое преимущество — может, дало бы возможность наброситься на меня. Но мои потайные чувства первичны, и человек, которого я могу слышать и видеть, но не могу мгновенно узнать его прошлое, надежды и возможное будущее? Он выделяется как больной палец на ноге, если вы знаете, как посмотреть.
Тем не менее, у меня есть дела поважнее. Я разберусь с ним потом, или вообще буду избегать его, пока кризис не минует… или планета не превратится в сполошной шар пепла, вращающийся вокруг более крупного шара пепла.
Вудро идёт рядом. Я аккуратно проложил путь перед ним. Его босс уже испорчен, но даже это играет в мою пользу. Я знаю хозяина его хозяина, и его недостатком является любопытство. Я могу заставить его быть любопытным. Я могу заставить его подтолкнуть Вудро к тому, чтобы изучать и расследовать, и если он получит намёки, найдёт ответы и самостоятельно сделает шаг…
Как бы мне хотелось просто подтолкнуть Вудро, сразу показать ему. Но если он самостоятельно не узнает числа, он никогда не решит ту проблему, к которой слепы все ангелы и демоны.
Я припарковал «Бентли» на стоянке у торговых рядов, вытащил тяжёлый бумажный пакет из защитной камеры, открыл дверь машины и очутился перед деревянной дверью в Бостоне. (Эту дверь я сделал своими руками около 120 лет назад. Славный домик. Я много потрудился над ним.)
Я просканировал. Ив внизу. Иду вниз. Увидев меня, он удивляется.
— Эрнест? Я даже и не знал, что ты в городе!- лёгкая тень сомнения пробегает по его лицу.- Как ты?.. Я что, не запер чёрный ход?
— Извини, Ив. Я думаю, ты не будешь возражать против того, чтобы тебя принесли в жертву ради высшего блага.
— Прошу прощения?
Вот теперь он выглядит по настоящему озадаченным, хотя и не столько озадаченным, как когда я выхватываю пистолет и всаживаю ему пулю прямо под парик.
Бедный говнюк. Он неплохо поработал, переведя «Дни Огня», и иногда был неплохим приятелем, но tempus fugit. Следующая дверь, через которую я прохожу, приводит меня в Лос-Анджелес. Это дом Веры, и она принимает гостей. Я слышу их. Ладно. Мне требуется лишь миг, чтобы изменить свою внешность, ещё миг, чтобы предвидеть её следующий шаг. Мм… кухня. Через две минуты. Охладить выпивку.
Я осматриваюсь, пока жду её. Она изменила дизайн. Очень аскетично и строго. Наверное, влетело в копеечку. Но после переиздания её перевода «Дней Огня», она может это позволить.
И вот она входит внутрь.
— Эндрю?- говори она.- Я даже не заметила, как ты вошёл!
Вера мне нравится меньше, поэтому я даже не утруждаю себя всякими речами о «высшем благе». Я просто грохаю её.
После выстрела в гостиной тут же начинается гам, а я уже прохожу через дверь кладовки в кабинку в мужском туалете на вирджинской автозаправке. Я изменяю свою внешность, становлюсь незапоминающимся чёрным парнем, и кладу орудие убийства обратно в бумажный пакет. Я поворачиваюсь к двери и выхожу, не помыв руки.
До дома Вудро где-то полторы мили. Я не вижу кратчайшего пути, но узнаю о нём. Я кладу бумажную сумку на пол его деревянного настила. Его стоило бы покрыть чем-нибудь водоотталкивающим. Я стучу в его чёрный ход и скрываю себя от людских глаз. Когда он открывает дверь, то оказывается с пистолетом в руке и удивлённым выражением на лице. Ещё одна подсказка. Если бы я мог молиться, я бы молился о том, чтобы до Вудро понял намёк.
***
— Ладно, а как насчёт Коди Брансвика?- спрашивает Вудро. Он выглядит осунувшимся. Он встретил своего друга Кука (меня) в местном Старбаксе, и я угощаю.- Он не вписывается в твою систему.
— Какую систему?
— Твою систему передачи-горячих-угольков-в-тумане-мирового-зла. Ты помнишь Брансвика?
— Напомни мне.
— Он был растратчиком, но не об этом… Когда он попал в кутузку, я буквально извёлся, посещая его. Ну, знаешь, пытался проследить денежный след. Я без понятия, но он, думаю, был довольно долго один и буквально заводился, рассказывая всякие дикие вещи.
— Да ну? В каком смысле дикие?
— В смысле секса дикие.
— Опа.
— Зацени это. Его возбуждали только женщины-жертвы. Брансвик находил женщину, которую изнасиловали или растлили в детстве или вообще по жизни. Вот с кем он встречался. Когда он бывал с женщиной, которая не была этим запятнана, он говорил мне, что он должен был притворяться, будто она была.
— Господи Иисусе.
— А в детстве у него не было ни жестокого обращения, ни отсутствия внимания, ни какой-то ужасной трагедии. Он не был из распавшейся семьи. Он настаивал, что его не… ну, ты понимаешь.
— Ага.
— Не было иной причины, кроме того, что ему это нравилось. Я имею в виду, он просто рассказал мне, как найти к ним подход. Как он всегда был Чутким Современным Парнем, застенчивым, скромным, безобидным.
— Мистер Белый и Пушистый.
— Ну да. Эти женщины с низкой самооценкой, полные готовности угодить и напуганные возможностью остаться в одиночестве, так что они решали давать ему.
Мгновение мы просто сидели. Я могу сказать, что это очень беспокоит Вудро; помимо всех тайн и угроз, с которыми я его столкнул. Вся эта фигня о книгах, о переводах «Дней Огня». Я действительно сожалел. Я бы мог более мягко заставить его развиваться, но нет времени, нет и возможности…
И это действовало. Для него, Коди Брансвик является частью этого. Он сделал тот исключительно человеческий переход от уёбка-растратчика к царству демонов, таинственных текстов и невозможных убийств. Это очень обнадёживает.
— И не накопилось у него никакого несчастья,- сказал Вудро. — И по меньшей мере половина его бывших не имела представления, что он интересовался ими только из-за их прошлого. Так что, похоже, Брансвик, опровергает твою теорию «дерьмо случается».
— Почему он вызывает у тебя такое отвращение?
— А тебя от него не тошнит?
Нет.
— Конечно, но послушай меня. Если этим женщинам не делали больно — и они ничего в итоге так и не узнавали? Если им не делали больно, почему же это плохо?
— Потому что он использовал их. Потому что он не видел в них людей. Они всего лишь… что-то, что удовлетворяло его.
— Тогда вся суть в намерениях.
— Мы собираемся обсуждать Иммануила Канта?
— Если ты настаиваешь, хотя ты выглядишь усталым и без попыток осознать Категорический Императив.
Категорический Императив утверждает, что единственным важным является намерение. Каждый раз, когда ты используешь человека исключительно ради достижения своей цели, вместо того, чтобы отдавать ему должное уважение сообразно его врождённой ценности, ты совершаешь не этический поступок. Но если ты сделаешь что-то плохое ради благой цели, всё нормально.
— Думаю, Кант бы согласился, что Брансвик — дерьмо.
— А если с точки зрения утилитаризма?..
Утилитаризм — полная противоположность. Важен лишь результат. Если это высшее благо для многих, тогда всё нормально. А теперь, несколько ярких примеров того, что не подходит под эти правила, они не оправдывают того, что 51 человек убивает, пожирает и вырывает золотые пломбы у 49 человек, но лишь в целом «высшее благо для многих». Утилитаризм не возражает против совершения хороших дел по дурной причине.
— Он всё равно не вписывается, — настаивает Вудроу. — Даже если они не узнали этого, остается возможность, что они могли бы узнать.
— Потенциальный вред не есть вред настоящий. По этому стандарту, я халатен, храня нож у себя дома, потому что гость может найти его и выколоть себе глаз.
— Есть степени потенциального вреда.
— Ты послушай себя! «Степени вреда»? Ты говоришь как ссыкло! Почему бы тебе не подсесть к Канту и не согласиться, что намерение является определяющим?
— Потому что благие намерения являются поганой отмазкой! Я не хочу быть вынужденным прощать каждого безразличного мудилу, который пожмёт плечами и скажет «У меня были добрые намерения!».
Мы помолчали.
— Что же тебя беспокоит на самом деле?- спросил я.
Он вздыхает.
— Я хочу, чтобы ты помог мне найти кое-каких людей. Последователей книги «Дни Огня».
— Никогда не слышал о ней.
***
Конечно же, Вудро не был моей единственной надеждой. Три ангела были посланы в Ад, помимо множества демонов. Трое, творивших зло, служа Всесоздателю. Три ангела, которые, вероятно, любили меня.
Узиель Убийца почти перешёл на мою сторону. Почти. В итоге, он отказался признать свой гнев против Бога, и поэтому тот поглотил его.
Ангел Боли тоже отвергла меня, настаивая, что Господь, должно быть, желает, чтобы мир поглотили печали и горести. Она считает, ее выпустили, чтобы она обеспечила все воплощения страдания. Теперь, в отличие от прошлого, она исполнит свой долг.
Что же до Форгуэль, тысячелетия в бездне либо свели её с ума, либо наделили вероломством превосходящим даже моё понимание. Она объединилась с Асмодеем, моим сильнейшим противником.
Сразу после одного незавершённого столкновения с Форгуэль и её приспешниками (я убил пятерых из них, но она сбежала), я почувствовал то, чего хотел. На что я надеялся и чего страстно желал с тех пор, как я убил Ива и Веру.
Сквозь всех демонов, появившихся на Земле и находящихся Аду, я услышал зов от Вудро. Я слышал его и знал. Я слышу его и знаю. У него оно есть. Он понимает. Он читал на греческом и латыни, и он сделал переход от этих древних языков к старейшему языку. Он проследовал за всеми намёками, недомолвками, взаимосвязями и двойными значениями, и он узнал.
Когда я появился перед ним, мы оказались в полуразрушенном деревянном здании. Сейчас ночь и он истекает кровью. Он не видит меня, как Кука. Он также не видит меня таким, какой я есть. Мне невыгодно курочить его замечательный, замечательный мозг. Я показываю ему частичку себя. Достаточно, чтобы ошеломить, но недостаточно, чтобы свести с ума.
Он смотри на меня с пола и выдавливает из себя слабую мучительную усмешку.
— Последний раз, когда меня подстрелили, у меня не было галлюцинаций,- говорит он.- Так что надеюсь, что ты настоящий.
С улицы раздается звук выстрела, и он вздрагивает.
Я улыбаюсь, вздымаю свои руки и подчиняю себе время.
— Пока что ты в безопасности, — говорю я.
Он поворачивается к двери. Разумеется, там темным-темно, поскольку даже свет застыл относительно нас.
— Что ты сделал?
— О, умоляю тебя,- говорю я, дыхая на него. Его рана затягивается, издавая негромкий хрюкающий звук, когда пуля — думаю, это была 10мм, забавный калибр — выпадает из неё на пол.
Он смотрит на меня и тяжело сглатывает. Потом (и мне это нравится) он подымает себя на ноги. Браво, Вудро! Смело посмотри мне в лицо стоя, как равный!
— Ну, и чего теперь?
— А чего ты ожидал?
Он хмурится.
— Ты предложишь мне мир со всеми его богатствами?
— В Европе утечка биологического оружия, Вифлеем в огне, Китай навострил свои сабли на Индию и Пакистан, никто в НАСА или в других обсерваториях не может дать чёткого ответа, что же такое Красная Звезда, и за последние шесть месяцев не родилось ни одного младенца-девочки. Ты действительно хочешь мир?
— Ну, при таком подходе…
— Тогда как насчёт этого,- спросил я.— Не хочешь ли ты сам стать миром.
Помолчав некоторое время, он кивает.
— Что мне нужно сделать?
— Ты прочитал книгу. Ты знаешь, что тебе нужно сделать.
— Найти третью тропу.
— Если она существует. Я не могу указать, не могу найти её для тебя.
— Почему нет?
Всего лишь на миг, я сержусь. Не просто сержусь — я в ярости. У людей есть потенциал к столь многому, но стремление к столь малому! Лишь на одну ослепительную секунду, я решаю дать Дагону и Белиалу сделать всё, что они хотят с человеческой расой. Дать им опустить занавес поверх всей этой дерьмовой возни.
Но это прходит. Люди не совершенны. Они и не задумывались такими.
— Я не могу сделать этого для тебя по той же причине, почему не могу вместо тебя влюбиться. Это должно быть твоим.
— А что, если я откажусь?
— Это ты не серьёзно.
Он вздыхает.
— Можешь хотя бы сказать мне, с чего начать?
— Ты начнёшь с обета.
— Точно?
— Ну, хватит. Это не может тебя удивлять.- Вот и оно. Трудная часть. Я смогу защищать его, как моего прислужника. Улучшить его. Может быть, дать ему силы, чтобы отбросить тьму. Но это должен быть его выбор. Его свободный выбор.
— Никогда не удивляет, если кто-то, вроде тебя, требует службы.
Ох, Вудро. Не говори со мной в циничном тоне.
— Я не хочу, чтобы ты служил мне,- говорю я. — Я хочу, чтобы мы помогли друг другу. Ты видел, как я исцелил тебя. Если мы принесём клятву, мы сможем работать вместе. Разделить нашу силу…
— Ага, ты даёшь мне дары, а я отдаю тебе свою душу, так?
— Мне не нужна одна паршивая человеческая душонка. Я хочу обеспечить будущее человечества.
— Твоё будущее?
— Вообще будущее!
Он смотрит на меня из-под нахмуренных бровей, и я не могу этого вынести. Я не могу вынести недоверие. После всех лет, веков и тысячелетий, когда на меня клеветали за попытку помочь, и вот результат. Все тысячелетия лжи и пропаганды против меня принесли плоды.
— Вудро, это твой единственный шанс.
Может быть, этот смертный как-то видит мою ложь насквозь. Или может он просто не верит, потому что он не может отмахнуться от целой вечности библейских историй. А может, потому что в душе он подозрительный коп, который способен видеть во мне только подозреваемого.
— Не продаюсь. Извини.
— Вудро, я умоляю!
— Отстань от меня, Сатана, — говорит он с усмешкой и так оно и происходит. Он принял решение. Это видно не хуже, чем и нос на его лице. Я могу видеть, как будущее уходит от него, как разлитые чернила. Он принял решение. Он не изменится — не может измениться.
— Он готов проклясть мир, лишь бы спасти свою душу.
— Ах ты хрен эгоистичный,- говорю я и ещё кое-что на енохийском. И, после этого, Вудро Миллера больше нет.
***
Чтобы окончательно всё испоганить, этот ебанутый Ярко Сияющий нашёл меня в захолустье в Канзасе. Мистер Бесследный. Мелкий уродливый гондон. Я вижу, как он следит за мной, когда я выезжаю из своего отеля на «Лэнд Ровере», и внезапно это меня так достаёт. Я таращу на него глаза, будто только что заметил, а затем обгоняю на трассе.
Как я и предположил, он следует за мной, и в нужное время, я съезжаю с шоссе, пересекаю канаву и начинаю прокладывать себе дорогу по полю посевов пшеницы какого-то несчастного лоха. Где-то на пол мили тянется роща деревьев, лужа для купания этого фермера на стыке двух полей. Хорошее место, чтобы разобраться с этим парнем.
Когда он останавливает тачку и выходит из неё, у него в руке пушка. Смит и Вессон, похоже на модель Bodyguard или Bodyguard Airweight.
— Привет, Венделл,— говорю я.
Если он и удивлён, что я знаю его имя, то не показывает этого. Такие глаза, как у него, легко стекленеют.
Конечно, я не могу провести сверхъестественного сканирование этого парня, но я в курсе, как нанять частного детектива.
Он тычет стволом.
— Тебе этого не нужно, — говорю я. — Давай просто поговорим.
— Стань так, чтобы я мог тебя видеть.
Это просчитанный риск, но что он собирается мне сделать? Убить меня? Худшее, что он может мне сделать, так это заставить притормозить, подвожу я итог, а возможно и этого не сможет.
— Ты знаешь, кто я, Венделл?
— Пастыри не уверены насчёт тебя.
Пастыри. Хорошее имя — этот парень определённо выглядит как овца. Интересно, кто они? Будь у меня больше времени, я бы разузнал их Имена. Но Венделл не даёт мне необходимого времени. Как не дают Азраил и другие Скованные.
— Полагаю, что ты не расположен резкой перемене карьеры? Чтобы они тебе ни давали, я смогу предложить больше.
— Ты не сможешь искусить меня.
— Ты уверен? Делать что-то хорошее по дурной причине всегда было популярно.
— Их воля моя воля.
Когда он сказал это — прямо, честно, бездумно — я осознал, что он говорит правду, и это потрясло меня. Эти ублюдки действительно сделали это. Они взяли человеческое существо и опустошили его настолько, что он стал их марионеткой. Они засунули в него свои руки, и он служит их перчаткой, пока они роются в этом горящем мире.
— Всемогущая никогда не допустила бы, чтобы они забрали, — говорю я ему.- Если ты думаешь, что они на Её стороне, то делаешь ужасную ошибку.
— Они ничего не забирали у меня. Я сам это отдал.
— Ты отдал свою волю? Свою свободу, своё стремление?- я думал, мне сейчас станет плохо.- Как ты мог заключить такую сделку?
— А что ещё у меня есть? Что ещё достойно быть принесённым в жертву Богу?
— Бог не хочет, чтобы ты был рабом!
— Бог хочет, чтобы я бы добродетелен, и сейчас я именно таков.
Этот человек является насмешкой над всем, за что я сражался, и я не позволю ему жить ещё хоть секунду. Я призвал своё копьё в руку, когда он выстрелил.
Может, я становлюсь небрежным, потому что ожидал пулю. Я могу уворачиваться от пуль. Но он выстрелил светом, а свет движется также быстро, как и я.
Я пробил своим оружием его горло. Его выстрел пришёлся через моё правое плечо. Это луч чистоты, и я могу чувствовать его.
Удовольствие.
Оно струится сквозь меня, тёплая забота любви, первое движение вселенной, заботливая энергия Пресвятой.
Я купаюсь в блаженстве. Я вкушаю волю Бога и понимаю, что буду прощён, если только покаюсь.
Никогда в жизни я не был столь оскорблён.
___________________________________________________________________
Джеффри Дамер (Jeffrey Dahmer) - известный серийный убийца и каннибал.
Колумбайн (Columbine) - американская школа, в которой 20 апреля 1999 года двое школьников устроили бойню, застрелив двенадцать одноклассников и одного учителя, и ранив еще 24 человека, прежде чем покончить жизнь самоубийством.
Tempus fugit (лат.) - время бежит.
(с) Wight Wolf Company
Взято: wod.v-bloodlines.info/
И тут я осознал, что настает конец света. Не просто «мир движется к гибели», что я всегда знал. А что это конец, что конец уже начался, что конец будет не скоро или быстро, а что он происходит сейчас.
читать дальше***
Конечно же, не порнушные журналы навели меня на эту мысль. Я просто умный засранец. Я чувствовал неизбежное ощущение конца света, органами чувств, которых, обычно, у людей нет. Вы можете ощущать это время от времени, когда у вас вдруг появляется плохое предчувствие за миг до того, как звонок телефона принесёт плохие известия. Или этот холодок, который внезапно пробегает по вашей спине, по причине, о которой вы можете только гадать. Тому есть причина. Просто дело в том, что большинство людей не может расшифровать значение. Этот как рыба, которая смотрит на газету. Она видит буквы, не хуже меня с вами, но они не объяснят ей ни хера о резолюциях ООН или глобальном потеплении.
То, что я чувствовал, было рокотом зовущих душ, множества духов, призывавших меня, умолявших меня, взывавших ко мне в ищущем и отчаянном тоне.
Я слышал голоса, которые знал на протяжении тысячелетий, голоса времён зарождения мира. Я уже привык к тихому шёпоту просьб, как вдруг они из шёпота превратились в трубный глас. Раньше они звали меня из-за пределов существующей реальности, теперь же кричали, находясь от меня не дальше, чем кассира. Вот что меня навело на мысль: тысяча гласов мучения и проклятия, и все они выкрикивали моё имя.
***
Я мог бы назвать вам моё имя, но букв для этого недостаточно. Я сильно полагался на двоичный код. Было доказано, математически доказано, что любую информацию, которую можно познать, можно выразить серией нулей и единиц. В восьмидесятые, когда я был оптимистом и думал, что компьютеры способны всё исправить, я перевёл своё имя в двоичный код. Оно заняло 666 страниц шрифтом восьмого размера.
Вы так же можете называть меня Люцифером, и, просто к вашему сведению, мне не доставляет наслаждения курить, или жрать солёные закуски, или пялиться на порнуху. Я не наслаждаюсь. Я не могу. Я делаю хорошую мину, когда потягиваю дорогое вино, или ем изысканные яства, или занимаюсь любовью с моделью из журнала, но это не приносит мне настоящего счастья. Я могу представить себе наслаждение. Я получаю определённое умозрительное удовлетворение, испытывая «удовольствие». Мне нравится обустраивать дела приятно. Я предпочитаю красоту уродству, запах роз вони дерьма, нежность шёлка грубости мешковины. Но отсутствие боли не есть удовольствие, и любой умозрительный комфорт, которого я добиваюсь, кажется стерильным по сравнению с настоящим удовольствием.
И всё же, я пытаюсь. Я продолжаю думать, что однажды я смогу сам себя обмануть и представить, что я счастлив, и это вполне может быть почти тем же самым, что и быть счастливым. «Притворяйся, пока не почувствуешь» — как говорится. И я ем как король, трахаюсь как рок-звезда и на бампере у меня наклейка: «Небеса Отвергают Меня, А Ад Боится, Что Я Его Завоюю». Я притворяюсь с тех пор, как человечество научилось добывать огонь, у меня так пока и не получилось. Вместо счастья у меня есть обязанность.
***
Я услышал это призывы, эти крики вскоре после поездки в Калифорнию. Тут я узнал, к своему величайшему смятению, что некоторые из моих бывших коллег по сотворению мира вырвались из пут, и вновь наслаждаются миром людей. Или, по крайней мере, пытаются наслаждаться.
Я надеялся, что это будет лишь небольшая струйка, необычайно высокая отметка прилива в человеческой истории призыва падших. Но те голоса…нет. Я знал, что это было что-то новое, что-то совсем иное. И тогда я понял, что у меня есть месяцы, может год или два, чтобы остановить апокалипсис, если мне повезёт. Я привык работать в масштабах десятилетий и столетий. Сражаться с каждым демоном в Аду будет трудным делом, даже с такой отсрочкой.
Но я чувствовал, что должен попытаться. Я начал процесс активации «Дней Огня». Я собрал вместе деньги и последователей. Я ставил все возможные препятствия на пути появляющейся орды демонов, какие я только мог. Что ещё я должен был сделать?
Теперь прошло полтора года, и я пью кофе с Вудро Миллером, важным элементом моего кое-как состряпанного плана. Но это не просто какой-то там кофе. Это кофе прямёхонько из кошачьей задницы.
— А вот теория о зле, — сказал я, пододвигая к нему кружку.- Зло просто случается. Как наземный туман, оно подымается в крошечных, незаметных количествах. Так же, как вонь собачьего дерьма, оно пропитывает твою одежду. Однако в отличие от вони, ты можешь передать зло дальше, если захочешь. Когда некий человек, таким образом, получает достаточно зла, он может либо зарыть его, либо сделать что-то совсем плохое, чтобы передать его дальше, растворяя его в сотнях, тысячах или миллионах других. Иногда заряд зла настолько силён, что стоит просто умереть. Быть задавленным танком в Китае или дать нацистам убить себя, до того, как ты выдашь евреев, которым даёшь убежище. Быть прибитым к кресту, всё может быть. — Ты теперь христианин, Кук?
Вудро не знает меня. Он думает я его друг Кук. А ещё он не знает происхождение своего напитка.
Он делает глоток.
— Что ты думаешь?
— Ух ты! Эта штука просто фантастика!
Хорошо, это не взаправду кофе из кошкиного дерьма. Это кофе из дерьма виверы. За 300 долларов за фунт, вы можете получить кофе, сделанное из очень, очень тщательно очищенных бобов, которые были съедены в пик своей зрелости суматрийской пальмовой виверрой — вид ночного хищника из семейства кошачьих — а затем высранных наружу, теперь обильно благоухающих животными желудочными соками и пахучими железами задницы.
Никто кроме человека не мог додумать до того, что кофе можно делать из подобного. Для демона или ангела это было бы невообразимо. Они не могут играть в классики с идеологическими категориями, изменить что-то от «отходов» до «еды», как это делают человечески существа. Демон никогда бы не изобрёл ветряную мельницу, не придумал бы одностороннюю перспективу или додумался бы до трансляции звукового описания бейсбольных матчей по радио. Мы можем создавать, но не по настоящему изобретать и менять. Не так, как это делают люди. Ну, некоторые люди. Может, один на тысячу или миллион.
Вот почему Вудро важен. Мне нужен человек, чтобы видеть того, чего не вижу я. Изобрести то, чего я не могу.
— Это импортный, — говорю я.
— Действительно, хороший,- ещё один глоток и он хмурится.- Но думаю, что тебя так и распирает от всех этих идей типа «зло воняет». Ты действительно думаешь, что Гитлер… чего?
— Ладно, вот как оно работает. Ты встаёшь рано утром, а твои шнурки рвутся. Это тебя раздражает — создаёт негативный эмоциональный заряд. Ты выражаешь его, зацепив машину соседней водительницы. Теперь она получает негативный заряд, так что она добирается до работы и кричит на свою секретаршу, которая вернётся домой и не захочет трахаться со своим бой-френдом, что вызовет ссору, а затем он напьётся, и его похмелье станет причиной того, что он зацепит во время движения машины пятерых людей на следующее утро, когда ты уже всё забудешь про свои шнурки.
— То есть, если бы я просто посмеялся над своими проблемами, это бы предотвратило несчастье и, следовательно, зло?
— Конечно, почему бы и нет?
— Просто, кажется, что потребуется куча шнурков, чтобы превратить кого-нибудь в Джеффри Дамера.
— Это так же действует и в большем масштабе. У твоей матери рак, поэтому ты избил жену.
— А если я стисну зубы, и буду изображать стоика?
— Да. Если ты будешь бороться с собственной болью лично, а не станешь раздавать её окружающим, ты защитишь от неё мир.
— Зло просто случается, а добро нужно выбирать.
— Грубо говоря.
— Своего рода подтасовка карт в пользу человеческих страданий?
— Возможно.
Мы оба опять отхлебнули. Вудро думал. Я мог чувствовать, что он думает.
— Так что, Колумбайн и одиннадцатое сентября, в конечном счёте, были вызваны порванными шнурками? Все горести мира могут восходить к плаксам, которые просто не повзрослели?
— Есть теория получше?
— Не надо лапшу на уши вешать. Должно быть что-то большее.
— Ну, в это не хотят верить, потому что тогда некого винить. Люди любят козлов отпущения.
— Каждому Богу нужен свой Сатана,- сказал он.
Я улыбнулся.
***
За мной следует человек. Я могу видеть и слышать его, но не чувствовать.
Думаю, он один из Ярко Сияющих — один из защитников человечества в последние дни. Или вы можете предпочесть «Последняя отчаянная попытка космоса всё убрать, пока Мама не придёт домой и не увидит все эти пивные бутылки и бычки сигарет во дворе».
Будь я типичным, моя неспособность обнаружить его дала бы ему большое преимущество — может, дало бы возможность наброситься на меня. Но мои потайные чувства первичны, и человек, которого я могу слышать и видеть, но не могу мгновенно узнать его прошлое, надежды и возможное будущее? Он выделяется как больной палец на ноге, если вы знаете, как посмотреть.
Тем не менее, у меня есть дела поважнее. Я разберусь с ним потом, или вообще буду избегать его, пока кризис не минует… или планета не превратится в сполошной шар пепла, вращающийся вокруг более крупного шара пепла.
Вудро идёт рядом. Я аккуратно проложил путь перед ним. Его босс уже испорчен, но даже это играет в мою пользу. Я знаю хозяина его хозяина, и его недостатком является любопытство. Я могу заставить его быть любопытным. Я могу заставить его подтолкнуть Вудро к тому, чтобы изучать и расследовать, и если он получит намёки, найдёт ответы и самостоятельно сделает шаг…
Как бы мне хотелось просто подтолкнуть Вудро, сразу показать ему. Но если он самостоятельно не узнает числа, он никогда не решит ту проблему, к которой слепы все ангелы и демоны.
Я припарковал «Бентли» на стоянке у торговых рядов, вытащил тяжёлый бумажный пакет из защитной камеры, открыл дверь машины и очутился перед деревянной дверью в Бостоне. (Эту дверь я сделал своими руками около 120 лет назад. Славный домик. Я много потрудился над ним.)
Я просканировал. Ив внизу. Иду вниз. Увидев меня, он удивляется.
— Эрнест? Я даже и не знал, что ты в городе!- лёгкая тень сомнения пробегает по его лицу.- Как ты?.. Я что, не запер чёрный ход?
— Извини, Ив. Я думаю, ты не будешь возражать против того, чтобы тебя принесли в жертву ради высшего блага.
— Прошу прощения?
Вот теперь он выглядит по настоящему озадаченным, хотя и не столько озадаченным, как когда я выхватываю пистолет и всаживаю ему пулю прямо под парик.
Бедный говнюк. Он неплохо поработал, переведя «Дни Огня», и иногда был неплохим приятелем, но tempus fugit. Следующая дверь, через которую я прохожу, приводит меня в Лос-Анджелес. Это дом Веры, и она принимает гостей. Я слышу их. Ладно. Мне требуется лишь миг, чтобы изменить свою внешность, ещё миг, чтобы предвидеть её следующий шаг. Мм… кухня. Через две минуты. Охладить выпивку.
Я осматриваюсь, пока жду её. Она изменила дизайн. Очень аскетично и строго. Наверное, влетело в копеечку. Но после переиздания её перевода «Дней Огня», она может это позволить.
И вот она входит внутрь.
— Эндрю?- говори она.- Я даже не заметила, как ты вошёл!
Вера мне нравится меньше, поэтому я даже не утруждаю себя всякими речами о «высшем благе». Я просто грохаю её.
После выстрела в гостиной тут же начинается гам, а я уже прохожу через дверь кладовки в кабинку в мужском туалете на вирджинской автозаправке. Я изменяю свою внешность, становлюсь незапоминающимся чёрным парнем, и кладу орудие убийства обратно в бумажный пакет. Я поворачиваюсь к двери и выхожу, не помыв руки.
До дома Вудро где-то полторы мили. Я не вижу кратчайшего пути, но узнаю о нём. Я кладу бумажную сумку на пол его деревянного настила. Его стоило бы покрыть чем-нибудь водоотталкивающим. Я стучу в его чёрный ход и скрываю себя от людских глаз. Когда он открывает дверь, то оказывается с пистолетом в руке и удивлённым выражением на лице. Ещё одна подсказка. Если бы я мог молиться, я бы молился о том, чтобы до Вудро понял намёк.
***
— Ладно, а как насчёт Коди Брансвика?- спрашивает Вудро. Он выглядит осунувшимся. Он встретил своего друга Кука (меня) в местном Старбаксе, и я угощаю.- Он не вписывается в твою систему.
— Какую систему?
— Твою систему передачи-горячих-угольков-в-тумане-мирового-зла. Ты помнишь Брансвика?
— Напомни мне.
— Он был растратчиком, но не об этом… Когда он попал в кутузку, я буквально извёлся, посещая его. Ну, знаешь, пытался проследить денежный след. Я без понятия, но он, думаю, был довольно долго один и буквально заводился, рассказывая всякие дикие вещи.
— Да ну? В каком смысле дикие?
— В смысле секса дикие.
— Опа.
— Зацени это. Его возбуждали только женщины-жертвы. Брансвик находил женщину, которую изнасиловали или растлили в детстве или вообще по жизни. Вот с кем он встречался. Когда он бывал с женщиной, которая не была этим запятнана, он говорил мне, что он должен был притворяться, будто она была.
— Господи Иисусе.
— А в детстве у него не было ни жестокого обращения, ни отсутствия внимания, ни какой-то ужасной трагедии. Он не был из распавшейся семьи. Он настаивал, что его не… ну, ты понимаешь.
— Ага.
— Не было иной причины, кроме того, что ему это нравилось. Я имею в виду, он просто рассказал мне, как найти к ним подход. Как он всегда был Чутким Современным Парнем, застенчивым, скромным, безобидным.
— Мистер Белый и Пушистый.
— Ну да. Эти женщины с низкой самооценкой, полные готовности угодить и напуганные возможностью остаться в одиночестве, так что они решали давать ему.
Мгновение мы просто сидели. Я могу сказать, что это очень беспокоит Вудро; помимо всех тайн и угроз, с которыми я его столкнул. Вся эта фигня о книгах, о переводах «Дней Огня». Я действительно сожалел. Я бы мог более мягко заставить его развиваться, но нет времени, нет и возможности…
И это действовало. Для него, Коди Брансвик является частью этого. Он сделал тот исключительно человеческий переход от уёбка-растратчика к царству демонов, таинственных текстов и невозможных убийств. Это очень обнадёживает.
— И не накопилось у него никакого несчастья,- сказал Вудро. — И по меньшей мере половина его бывших не имела представления, что он интересовался ими только из-за их прошлого. Так что, похоже, Брансвик, опровергает твою теорию «дерьмо случается».
— Почему он вызывает у тебя такое отвращение?
— А тебя от него не тошнит?
Нет.
— Конечно, но послушай меня. Если этим женщинам не делали больно — и они ничего в итоге так и не узнавали? Если им не делали больно, почему же это плохо?
— Потому что он использовал их. Потому что он не видел в них людей. Они всего лишь… что-то, что удовлетворяло его.
— Тогда вся суть в намерениях.
— Мы собираемся обсуждать Иммануила Канта?
— Если ты настаиваешь, хотя ты выглядишь усталым и без попыток осознать Категорический Императив.
Категорический Императив утверждает, что единственным важным является намерение. Каждый раз, когда ты используешь человека исключительно ради достижения своей цели, вместо того, чтобы отдавать ему должное уважение сообразно его врождённой ценности, ты совершаешь не этический поступок. Но если ты сделаешь что-то плохое ради благой цели, всё нормально.
— Думаю, Кант бы согласился, что Брансвик — дерьмо.
— А если с точки зрения утилитаризма?..
Утилитаризм — полная противоположность. Важен лишь результат. Если это высшее благо для многих, тогда всё нормально. А теперь, несколько ярких примеров того, что не подходит под эти правила, они не оправдывают того, что 51 человек убивает, пожирает и вырывает золотые пломбы у 49 человек, но лишь в целом «высшее благо для многих». Утилитаризм не возражает против совершения хороших дел по дурной причине.
— Он всё равно не вписывается, — настаивает Вудроу. — Даже если они не узнали этого, остается возможность, что они могли бы узнать.
— Потенциальный вред не есть вред настоящий. По этому стандарту, я халатен, храня нож у себя дома, потому что гость может найти его и выколоть себе глаз.
— Есть степени потенциального вреда.
— Ты послушай себя! «Степени вреда»? Ты говоришь как ссыкло! Почему бы тебе не подсесть к Канту и не согласиться, что намерение является определяющим?
— Потому что благие намерения являются поганой отмазкой! Я не хочу быть вынужденным прощать каждого безразличного мудилу, который пожмёт плечами и скажет «У меня были добрые намерения!».
Мы помолчали.
— Что же тебя беспокоит на самом деле?- спросил я.
Он вздыхает.
— Я хочу, чтобы ты помог мне найти кое-каких людей. Последователей книги «Дни Огня».
— Никогда не слышал о ней.
***
Конечно же, Вудро не был моей единственной надеждой. Три ангела были посланы в Ад, помимо множества демонов. Трое, творивших зло, служа Всесоздателю. Три ангела, которые, вероятно, любили меня.
Узиель Убийца почти перешёл на мою сторону. Почти. В итоге, он отказался признать свой гнев против Бога, и поэтому тот поглотил его.
Ангел Боли тоже отвергла меня, настаивая, что Господь, должно быть, желает, чтобы мир поглотили печали и горести. Она считает, ее выпустили, чтобы она обеспечила все воплощения страдания. Теперь, в отличие от прошлого, она исполнит свой долг.
Что же до Форгуэль, тысячелетия в бездне либо свели её с ума, либо наделили вероломством превосходящим даже моё понимание. Она объединилась с Асмодеем, моим сильнейшим противником.
Сразу после одного незавершённого столкновения с Форгуэль и её приспешниками (я убил пятерых из них, но она сбежала), я почувствовал то, чего хотел. На что я надеялся и чего страстно желал с тех пор, как я убил Ива и Веру.
Сквозь всех демонов, появившихся на Земле и находящихся Аду, я услышал зов от Вудро. Я слышал его и знал. Я слышу его и знаю. У него оно есть. Он понимает. Он читал на греческом и латыни, и он сделал переход от этих древних языков к старейшему языку. Он проследовал за всеми намёками, недомолвками, взаимосвязями и двойными значениями, и он узнал.
Когда я появился перед ним, мы оказались в полуразрушенном деревянном здании. Сейчас ночь и он истекает кровью. Он не видит меня, как Кука. Он также не видит меня таким, какой я есть. Мне невыгодно курочить его замечательный, замечательный мозг. Я показываю ему частичку себя. Достаточно, чтобы ошеломить, но недостаточно, чтобы свести с ума.
Он смотри на меня с пола и выдавливает из себя слабую мучительную усмешку.
— Последний раз, когда меня подстрелили, у меня не было галлюцинаций,- говорит он.- Так что надеюсь, что ты настоящий.
С улицы раздается звук выстрела, и он вздрагивает.
Я улыбаюсь, вздымаю свои руки и подчиняю себе время.
— Пока что ты в безопасности, — говорю я.
Он поворачивается к двери. Разумеется, там темным-темно, поскольку даже свет застыл относительно нас.
— Что ты сделал?
— О, умоляю тебя,- говорю я, дыхая на него. Его рана затягивается, издавая негромкий хрюкающий звук, когда пуля — думаю, это была 10мм, забавный калибр — выпадает из неё на пол.
Он смотрит на меня и тяжело сглатывает. Потом (и мне это нравится) он подымает себя на ноги. Браво, Вудро! Смело посмотри мне в лицо стоя, как равный!
— Ну, и чего теперь?
— А чего ты ожидал?
Он хмурится.
— Ты предложишь мне мир со всеми его богатствами?
— В Европе утечка биологического оружия, Вифлеем в огне, Китай навострил свои сабли на Индию и Пакистан, никто в НАСА или в других обсерваториях не может дать чёткого ответа, что же такое Красная Звезда, и за последние шесть месяцев не родилось ни одного младенца-девочки. Ты действительно хочешь мир?
— Ну, при таком подходе…
— Тогда как насчёт этого,- спросил я.— Не хочешь ли ты сам стать миром.
Помолчав некоторое время, он кивает.
— Что мне нужно сделать?
— Ты прочитал книгу. Ты знаешь, что тебе нужно сделать.
— Найти третью тропу.
— Если она существует. Я не могу указать, не могу найти её для тебя.
— Почему нет?
Всего лишь на миг, я сержусь. Не просто сержусь — я в ярости. У людей есть потенциал к столь многому, но стремление к столь малому! Лишь на одну ослепительную секунду, я решаю дать Дагону и Белиалу сделать всё, что они хотят с человеческой расой. Дать им опустить занавес поверх всей этой дерьмовой возни.
Но это прходит. Люди не совершенны. Они и не задумывались такими.
— Я не могу сделать этого для тебя по той же причине, почему не могу вместо тебя влюбиться. Это должно быть твоим.
— А что, если я откажусь?
— Это ты не серьёзно.
Он вздыхает.
— Можешь хотя бы сказать мне, с чего начать?
— Ты начнёшь с обета.
— Точно?
— Ну, хватит. Это не может тебя удивлять.- Вот и оно. Трудная часть. Я смогу защищать его, как моего прислужника. Улучшить его. Может быть, дать ему силы, чтобы отбросить тьму. Но это должен быть его выбор. Его свободный выбор.
— Никогда не удивляет, если кто-то, вроде тебя, требует службы.
Ох, Вудро. Не говори со мной в циничном тоне.
— Я не хочу, чтобы ты служил мне,- говорю я. — Я хочу, чтобы мы помогли друг другу. Ты видел, как я исцелил тебя. Если мы принесём клятву, мы сможем работать вместе. Разделить нашу силу…
— Ага, ты даёшь мне дары, а я отдаю тебе свою душу, так?
— Мне не нужна одна паршивая человеческая душонка. Я хочу обеспечить будущее человечества.
— Твоё будущее?
— Вообще будущее!
Он смотрит на меня из-под нахмуренных бровей, и я не могу этого вынести. Я не могу вынести недоверие. После всех лет, веков и тысячелетий, когда на меня клеветали за попытку помочь, и вот результат. Все тысячелетия лжи и пропаганды против меня принесли плоды.
— Вудро, это твой единственный шанс.
Может быть, этот смертный как-то видит мою ложь насквозь. Или может он просто не верит, потому что он не может отмахнуться от целой вечности библейских историй. А может, потому что в душе он подозрительный коп, который способен видеть во мне только подозреваемого.
— Не продаюсь. Извини.
— Вудро, я умоляю!
— Отстань от меня, Сатана, — говорит он с усмешкой и так оно и происходит. Он принял решение. Это видно не хуже, чем и нос на его лице. Я могу видеть, как будущее уходит от него, как разлитые чернила. Он принял решение. Он не изменится — не может измениться.
— Он готов проклясть мир, лишь бы спасти свою душу.
— Ах ты хрен эгоистичный,- говорю я и ещё кое-что на енохийском. И, после этого, Вудро Миллера больше нет.
***
Чтобы окончательно всё испоганить, этот ебанутый Ярко Сияющий нашёл меня в захолустье в Канзасе. Мистер Бесследный. Мелкий уродливый гондон. Я вижу, как он следит за мной, когда я выезжаю из своего отеля на «Лэнд Ровере», и внезапно это меня так достаёт. Я таращу на него глаза, будто только что заметил, а затем обгоняю на трассе.
Как я и предположил, он следует за мной, и в нужное время, я съезжаю с шоссе, пересекаю канаву и начинаю прокладывать себе дорогу по полю посевов пшеницы какого-то несчастного лоха. Где-то на пол мили тянется роща деревьев, лужа для купания этого фермера на стыке двух полей. Хорошее место, чтобы разобраться с этим парнем.
Когда он останавливает тачку и выходит из неё, у него в руке пушка. Смит и Вессон, похоже на модель Bodyguard или Bodyguard Airweight.
— Привет, Венделл,— говорю я.
Если он и удивлён, что я знаю его имя, то не показывает этого. Такие глаза, как у него, легко стекленеют.
Конечно, я не могу провести сверхъестественного сканирование этого парня, но я в курсе, как нанять частного детектива.
Он тычет стволом.
— Тебе этого не нужно, — говорю я. — Давай просто поговорим.
— Стань так, чтобы я мог тебя видеть.
Это просчитанный риск, но что он собирается мне сделать? Убить меня? Худшее, что он может мне сделать, так это заставить притормозить, подвожу я итог, а возможно и этого не сможет.
— Ты знаешь, кто я, Венделл?
— Пастыри не уверены насчёт тебя.
Пастыри. Хорошее имя — этот парень определённо выглядит как овца. Интересно, кто они? Будь у меня больше времени, я бы разузнал их Имена. Но Венделл не даёт мне необходимого времени. Как не дают Азраил и другие Скованные.
— Полагаю, что ты не расположен резкой перемене карьеры? Чтобы они тебе ни давали, я смогу предложить больше.
— Ты не сможешь искусить меня.
— Ты уверен? Делать что-то хорошее по дурной причине всегда было популярно.
— Их воля моя воля.
Когда он сказал это — прямо, честно, бездумно — я осознал, что он говорит правду, и это потрясло меня. Эти ублюдки действительно сделали это. Они взяли человеческое существо и опустошили его настолько, что он стал их марионеткой. Они засунули в него свои руки, и он служит их перчаткой, пока они роются в этом горящем мире.
— Всемогущая никогда не допустила бы, чтобы они забрали, — говорю я ему.- Если ты думаешь, что они на Её стороне, то делаешь ужасную ошибку.
— Они ничего не забирали у меня. Я сам это отдал.
— Ты отдал свою волю? Свою свободу, своё стремление?- я думал, мне сейчас станет плохо.- Как ты мог заключить такую сделку?
— А что ещё у меня есть? Что ещё достойно быть принесённым в жертву Богу?
— Бог не хочет, чтобы ты был рабом!
— Бог хочет, чтобы я бы добродетелен, и сейчас я именно таков.
Этот человек является насмешкой над всем, за что я сражался, и я не позволю ему жить ещё хоть секунду. Я призвал своё копьё в руку, когда он выстрелил.
Может, я становлюсь небрежным, потому что ожидал пулю. Я могу уворачиваться от пуль. Но он выстрелил светом, а свет движется также быстро, как и я.
Я пробил своим оружием его горло. Его выстрел пришёлся через моё правое плечо. Это луч чистоты, и я могу чувствовать его.
Удовольствие.
Оно струится сквозь меня, тёплая забота любви, первое движение вселенной, заботливая энергия Пресвятой.
Я купаюсь в блаженстве. Я вкушаю волю Бога и понимаю, что буду прощён, если только покаюсь.
Никогда в жизни я не был столь оскорблён.
___________________________________________________________________
Джеффри Дамер (Jeffrey Dahmer) - известный серийный убийца и каннибал.
Колумбайн (Columbine) - американская школа, в которой 20 апреля 1999 года двое школьников устроили бойню, застрелив двенадцать одноклассников и одного учителя, и ранив еще 24 человека, прежде чем покончить жизнь самоубийством.
Tempus fugit (лат.) - время бежит.
(с) Wight Wolf Company
Взято: wod.v-bloodlines.info/
@темы: Собрание истин и заблуждений
-
-
05.07.2011 в 19:51*апплодирует*
Это великолепная история! Спасибо за то, что поделились!
-
-
06.07.2011 в 06:05-
-
06.07.2011 в 07:58Делитесь обязательно! Я вчера вечером прочитала - и до утра этот рассказ крутился в голове
Спасибо
-
-
26.07.2011 в 09:40