Ледяной мир

[Karro]

Название: Ледяной мир
Автор: Лоринга
Бета: собственная совесть
Рейтинг: НЦа
Пейринг: демоница Восьмого Круга/инкуб
Жанр: драма
Описание: Кания, Восьмой Круг Ада, прибежище тех, кто по доброй воле служит Преисподней и сражается в ее легионах. Тех, для кого не пустой звук понятия верности, долга и чести. Земля надежд и страхов... этот ледяной мир...
От автора: мой Ад - своеобразное смешение Преисподней Данте и Преисподней Евгения Нечаева из романа "Сын Люцифера". Надеюсь, смесь получилась не слишком гремучей... Продолжение в комментарии (длина сообщения превышает допустимую, понимаешь...)

взболтать смесь

- Да, господин. Я обещаю, что этого больше не повторится. – Фолья Фергана приложила правую ладонь к сердцу и поклонилась в пояс.
- Все виновные наказаны, я полагаю. – Голос Вельзевула, главного полководца Ада и сподвижника Люцифера, громовыми раскатами отдавался от сводчатого потолка приемного зала.
- Мятежники сосланы на Первый Круг, где им предстоит несколько тысяч лет быть в услужении у бесов. После этого они смогут подняться выше, но дальше Пятого Круга ход им будет закрыт.
- Ну, что ж… - Полководец мерил широкими шагами зал. – Я знаю, что могу рассчитывать на тебя, Фолья.
- Для меня величайшая честь служить Светоносному Князю, - снова поклонилась демоница.
- А, раз дело с мятежниками улажено, не желаешь ли полюбоваться казнью, которую я сегодня устраиваю?
- Казнью?
- Наказанием одного демона, возомнившего о себе невесть что.
- Это будет занятно, - чуть улыбнулась Фолья.
Казней и пыток на своем веку она видела столько, сколько не каждый палач видит, и особенного интереса к кровавым расправам не питала, но отказывать вышестоящему почла глупостью, да и просто проявлением неуважения.
Прислуживающий адскому полководцу мертвец (жена Вельзевула была одной из самых известных некроманток Преисподней) поклонился Фолье и жестом пригласил ее идти за ним. Фергана вслед за хозяином дома спустилась на нижние этажи дворца, в подземелья, известные своими тюрьмами и пыточными камерами. Побывай здесь человеческий палач, он поднабрался бы такого опыта, что цены бы ему не было и равных в ремесле нашлось бы немного. Если бы он не умер от разрыва сердца, конечно.
Полусгнивший труп, прихрамывая, вел Фергану по мрачным коридорам, не освещаемым ничем, и Фолье помогало идти только ночное зрение. Впереди грузно топал Вельзевул, даже в собственном доме не снимающий кольчуги. Что это – привычка или дань осторожности? Он и без кольчуги не сильно-то уязвим. Или тот демон, «слишком много на себя взявший», настолько опасен.
- И к какому же Кругу принадлежит твой пленник? – полюбопытствовала Фергана.
- Пятый.
- Он инкуб, что ли?
- Да.
Воин, привыкший больше действовать, чем говорить, Вельзевул никогда не отличался многословностью.
- Мы пришли.
Мертвец остановился, неловко склоняясь, пропуская господ в одну из вырубленных в скале пещер. Как только Фергана и ее спутник ступили в пещеру, зажегся яркий свет. Фолья почти не почувствовала, что появился новый источник освещения, а вот для пленника пещеры, свет, похоже, оказался не самым приятным сюрпризом. По крайней мере, он зажмурился.
Фергана с вялой заинтересованностью разглядывала прикованного к стене мужчину. Высокий, загорелый, черноволосый и черноглазый, мускулистый, обаятельный, как все инкубы, полностью обнаженный. Когда глаза его привыкли к свету и он перестал щуриться, то взглянул на Фолью с надеждой, словно прося освободить его. Красивые черные глаза молили ее о снисхождении. Ее, а не Вельзевула. Фолья мысленно улыбнулась.
- В чем его вина?
- А в чем может заключаться вина такого, как он? – хохотнул адский полководец. – Этот молодчик совратил мою жену.
- Но его за это хвалить нужно, - улыбнулась Фолья. – Он хорошо выполняет свои обязанности и относится к ним с подобающим рвением.
- В его обязанности входит добыча душ для пополнения активов Ада. Он спит с женщинами, чтобы получать жизненные силы, за счет которых живет, и чтобы растлевать их души, заставлять мучиться от терзаний совести и тем самым сводить ниже и ниже в Преисподнюю. А если он спит с бессмертной, той, у кого ему ни силу, ни душу не забрать, – это не выполнение обязанностей, а личная прихоть. Не мне объяснять тебе разницу, Фолья.
- Хм… А разве он не имеет права на личные предпочтения?
- Только не с моей женой.
- И как ты собираешься наказать его?
- Вырву сердце и сброшу на Первый Круг, туда, где сейчас твои мятежники. Там ему самое место. Глядишь, и пыл поумерит.
Инкубу такая перспектива определенно не понравилась. Он прикусил губу, искоса глянув на Фолью. Фергана поняла, что на нее сейчас направлено все обаяние демона, отнюдь не желающего отправляться на Первый Круг и носить дрова к котлам, в которых варились грешники.
- А знаешь, господин… Пожалуй, я могла бы придумать ему лучшую казнь, чем то, что предлагаешь ты. Отдай мне этого инкуба, и клянусь – больше ты о нем не услышишь. Я умею управляться с непокорными, и Двадцать Девятый мой Легион – лучший тому пример.
Инкуб, видимо, поняв, что на сей раз ему повезло, улыбнулся ей одной из самых обаятельных улыбок, что Фергана когда-либо видела.
- Ты заслужила мое доверие, Фолья, поэтому забирай его. И накажи так, как он того заслуживает.
- Не сомневайся, господин, - слегка поклонилась демоница.
- Мой слуга проводит тебя к порталу на Восьмой Круг.
- Спасибо, господин, но мне нет нужды утруждать тебя и твоих слуг. Я могу идти сквозь пространство, поэтому, право же, не стоит так обо мне печься.
Вельзевул беззлобно усмехнулся.
- Где ты научилась так складно говорить, Фергана?
- Не пристало мне общаться с господином так, как с легионерами. Спасибо за то, что позволил забрать этого инкуба.
Огненная плеть – любимое и самое сильное оружие Ферганы, подобного которому не было ни у кого в Аду (а что было, являлось всего лишь жалким слепком с оригинала), - золотой линией прочертила воздух, ударила в скалу, вместе с куском породы выбив вмурованную цепь, что держала руку инкуба. Еще три удара, нанесенных меньше, чем за миг, - и демон был свободен. Опершись о стену, чтобы не упасть, он благодарно улыбнулся Фолье, одним взглядом обещая исполнение всех желаний и жаркую признательность со своей стороны.
Его признательность Фолье была побоку, желания она умела исполнять не хуже него, но все равно ей стало приятно от этой улыбки.


Кания, Восьмой Круг – главный полигон Ада. Подавляющее большинство строений здесь – один огромный военный комплекс, где муштруются и проходят жесткий отбор воины адских Легионов. Это мир льда и вечного холода, мир, где согреться невозможно даже у жаркого камина. Обитатели Восьмого Круга – демоны и люди, обязавшиеся служить Преисподней по доброй воле, не из страха, не потому, что иначе нельзя, а по собственному желанию решившие сражаться в армии Ада. Уйти отсюда можно, и никто за это не упрекнет, не станет преследовать, превращая жизнь в кошмар. Никто.
Кроме совести.
И потерянной чести.
Это для бесов и чертей слово «честь» - пустой звук. Демоны от Пятого Круга знают цену этим понятиям, а Преисподняя начинается с Пятого Круга, остальное – мусор, без которого, к сожалению, не обойтись.
Фолья, дочь Азазеля, перешла на Восьмой Круг по собственному желанию, как и все здесь. Она не видела для себя иного смысла жизни, кроме верной службы Падшим, властителям и первым обитателям Преисподней, которые смогли превратить огненную бездну, куда их низвергли, в более-менее пригодное для жизни место. Падшим, в числе которых был ее отец. И Вельзевул. И Люцифер.
Когда она впервые увидела Люцифера, в глазах помутилось. Казалось, даже она, дочь Падшего ангела, не в силах лицезреть что-либо настолько прекрасное, что уж говорить о демонах низших уровней и простых смертных. И Фолья повалилась на колени, клянясь себе, что всю жизнь посвятит ему, будет верной слугой и надежной опорой, потому что допустить или замыслить что-либо против этого существа представлялось ей немыслимым, смерти подобным.
С тех пор она ни перед кем не становилась на колени, признавая над собой только одного господина. Возможно, это была влюбленность, экстатическая, фанатичная, Фергана не знала. Да и не пыталась никогда разобрать свое чувство на составляющие, изучить его пристально, как изучала все остальные, обладая от рождения аналитическим складом ума. Она просто была – для него.
Со временем чувство не охладело, но преобразовалось ее природной флегматичностью в спокойную и твердую преданность. Привыкшая больше полагаться на разум, Фолья поняла, что трон Преисподней должен остаться за Люцифером, ибо никто другой не сможет лучше него управлять всей этой огромной системой, им же организованной и запущенной.
И мятежников, которые осмеливались покушаться на существующую власть, Фергана карала немилосердно, да и вообще мало к кому испытывала снисхождение. Этот инкуб – один из немногих.
Фолья отошла от окна, за которым беспрерывная метель превратилась в вялый снегопад, и обернулась к инкубу, что, завернувшись в ее плащ, сидел на диване и расслабленно улыбался, откинув голову на спинку. Вьющиеся темные волосы чуть ниже плеч расплескались по бархату покрывала, черные глаза были полуприкрыты, но Фергана не сомневалась, что краем глаза инкуб следит за ней.
Подошла ближе и опустилась на диван рядом с ним, перекинув ногу за ногу. Демон поднял голову, посмотрел ей в лицо и улыбнулся еще шире.
- Не могу выразить, как я благодарен тебе, моя госпожа. Если бы не твое милосердие, я был бы сейчас помощником бесов на Первом Круге.
Горячие губы дотронулись до ее запястья. Фергана потянулась к низкому столику на изогнутых ножках и разлила по кубкам вино. Подала чашу инкубу.
- Здесь холодно. Это поможет тебе согреться.
- Спасибо, госпожа.
Он отпил немного и поставил кубок обратно на стол. Вино Преисподней опьяняло с двух глотков, и демон знал меру.
- Как твое имя, инкуб?
- Альнаяр, госпожа.
- И зачем же ты, Альнаяр, затащил в постель супругу Вельзевула, второго демона в Аду, к тому же, не отличающегося лояльностью? Неужели не знал, что он может разгневаться?
- Знал, - улыбнулся инкуб, чуть тряхнув головой. – Но почему бы не рискнуть, если дело того стоит.
- И как тебе Вельзевулова супруга? Стоила она такого риска? – чуть насмешливо спросила Фолья.
- Определенно стоила. – Он посмотрел ей в глаза, все так же обворожительно улыбаясь. – Если бы у меня был выбор: попытаться соблазнить ее снова или отказаться от этой затеи, я, несомненно, снова поступил бы так же.
- И снова оказался бы прикован к скале, а там и сброшен на Первый Круг. Вряд ли бы я пришла заступиться за тебя во второй раз.
- Я очень удачлив, госпожа. Кто знает, если бы мне удалось покорить твое сердце, возможно, ты пришла бы во второй раз. И в третий… - Он говорил мягко, напевно, словно читая заклинание, и слова его не раздражали. Демоница отметила, что Альнаяр ей, скорее, нравится, чем вызывает отторжение, и она милостиво спустила ему невольную дерзость.
- Просто я считаю, что у бесов и так достаточно помощников, - усмехнулась Фолья. – Если учесть, что к ним отправился мой Двадцать Девятый Легион.
- Это большая потеря, госпожа. Я сочувствую. – Альнаяр чуть склонил голову. – Но ни одна потеря не заслуживает скорби такой чудесной женщины.
- Не льсти мне, - слабо улыбнулась демоница. – Я не так молода, чтобы повестись на чары инкуба.
- А мне не с руки тебя очаровывать, госпожа.
Фолья поднялась с дивана, снова подошла к окну, глядя на снегопад, укрывающий широкое поле внизу. На этом поле она проводила испытания своих воинов. Или следила из окна за ними, доверяя военачальникам пониже рангом. Потеря одного из Легионов, не так, одного из ЛУЧШИХ ее Легионов, жгла сердце. Может быть, через несколько дней злость и горечь улягутся, через несколько месяцев – успокоятся, а через года она и не вспомнит о предательстве, лишь иногда в череде прочих мыслей замечая эту. Но сейчас внутри все клокотало.
Она никогда не показывала истинных чувств. Мало кто знал, какой силы свирепость таится под маской безмятежности и неколебимого спокойствия. Фолья ни разу не вышла из себя настолько, чтобы показать истинное свое лицо. Может быть, взрыв ярости в ее исполнении смотрелся бы эффектно, однако когда-нибудь бешенство перегорело бы и она бы осталась… беззащитной. А так бушующее внутри пламя, стискиваемое стальными обручами воли, давало гораздо больший эффект, заставляя всех, кто ее видел, трепетать. Всех.
Кроме этого инкуба.
Альнаяр сидел неподвижно, разглядывая ее с немым восхищением, словно любуясь алебастрово-белой кожей в свете канделябров. Фолья не шевельнулась и не воспротивилась, когда он вдруг подхватился с дивана и подошел к ней сзади, положив руки ей на плечи.
- Ты прекрасна, госпожа… - прошептал, едва касаясь губами ее уха. – Посмотри вокруг, на этот ледяной, унылый мир. Почему такая женщина, как ты, вынуждена жить в таком месте?
- Потому что такова моя судьба, Альнаяр, - ровно ответила Фергана. – Не так уж Кания уныла, как тебе кажется. Здесь тоже бывает солнце, а снег под его лучами выглядит очень красиво. Насколько я знаю, на Пятом Круге солнце тоже нечастый гость.
- Но Стигия не так холодна.
- Зато там постоянно гроза и на улицу нельзя выйти без того, чтобы не промокнуть до нитки. И вообще, Альнаяр, - она чуть обернулась к нему, - если ты собрался меня соблазнить, начать с разговора о погоде – не лучший способ.
Инкуб негромко рассмеялся, зарывшись лицом в ее волосы.
- Ты сообразительна, госпожа.
- Если бы я не была сообразительной, не смогла бы разгадать заговор моих…
- Забудь, госпожа. – Он мягко погладил ее обнаженные плечи. – Забудь и живи дальше. Эти предатели не стоят твоих переживаний.
Тепло его ладоней как-то странно действовало на нее. Возможно, потому что в этом ледяном мире ей действительно не хватало тепла и даже камин не позволял в полной мере согреться. Фергана откинула голову ему на плечо, позволяя его рукам скользить по коже, разминая мышцы, снимая усталость.
- Ты просто очень утомлена, госпожа, - вливался в уши его шепот. – Слишком утомлена своими обязанностями, переживаниями из-за поводу предательства, этим вечным холодом, среди которого живешь. Тебе нужно отвлечься.
Осторожная рука отвела ей волосы, и горячие губы прижались к жилке у основания шеи. Фолья прикрыла глаза. Может быть, ей и следовало его остановить, но не было ни сил, ни желания. Да и с какой стати? Разве она не заслужила капельку тепла среди вечного холода?
Его губы легкими поцелуями проводили дорожку от ее шеи к плечу. Фолья улыбнулась про себя, когда ладонь инкуба легла на ее веки.
- Не смотри, госпожа. Не смотри на этот снег.
Мягко и ненавязчиво он взял ее за руку, словно приглашая идти с ним, и Фергана подчинилась, отходя от окна.
- Теперь, когда вокруг нет снега, можешь открывать глаза, госпожа.
Взору Фольи предстала спальня, куда Альнаяр увел ее из гостиной.
- Не слишком ли много ты себе позволяешь, инкуб? – спросила она больше добродушно, чем разгневанно.
- Ты сама остановишь меня, госпожа, когда тебе станет неприятно.
Ну, что ж… следовало признать, что это были мудрые слова и ему удалось избежать ее раздражения и не вызвать возмущения.
Легонько, едва проводя кончиками пальцев, он гладил ее волосы, и от этой невинной ласки Фергане захотелось закрыть глаза и уткнуться лицом ему в плечо. Проклятый инкуб… Может быть, он и сумеет разбить ее холодную сдержанность в эту ночь, но об этом, кроме них двоих никто не узнает. И потом – почему бы не сделать себе приятное. Возможно, это действительно ее утешит и она не пойдет казнить всех подряд.
Подушечки пальцев, дразня едва ощутимыми прикосновениями, прошлись по ее шее, приподняли подбородок, и Фергана ждала, что Альнаяр ее поцелует, но он только мазнул губами по щеке, чуть коснувшись языком. Фолья почувствовала себя обманутой, резко обернулась, но вместо его губ до ее рта дотронулась подушечка пальца.
- Не стоит спешить, госпожа. Удовольствие куда сильнее, когда его приходится ждать.
- Не учи меня, инкуб.
- И не думал, госпожа. – Язык вытанцовывает в пульсирующей впадинке горла. Руки Ферганы сами тянутся к Альнаяру, обвивают шею, путаясь пальцами в черных вьющихся прядях. Фолья чувствует, как твердеют соски под плотной бархатной тканью, как сохнет во рту. Сколько лет она никого не допускала до своего тела, закованная в панцирь отчуждения. Да и не хотелось никогда, если признаться. А сейчас словно почувствовала, как изголодалась. По горячим губам, исследующим ее шею, по рукам, под которыми согревалась кожа, по ласкам, от которых по телу бежали маленькие костерки.
Уверенная рука вынула украшенную крупным жемчугом заколку из ее волос.
- Так ты гораздо красивее, госпожа.
Темные пряди упали шелковой волной, закрыли лопатки. Фолья повела плечами, отбрасывая волосы за спину.
- Что ты на меня так смотришь, инкуб?
- Ты прекрасна, госпожа. Я никогда еще не встречал женщины, красота которой способна была бы соперничать с красотой Лилит, Королевы суккубов.
Фолья не ответила. Она принимала такие комплименты как должное. Как выглядит, демоница знала и сама. И не обольщалась насчет своей внешности. Идеально правильные черты – не более того. Она могла бы придать своему лицу и телу какой угодно облик, но этот устраивал ее больше остальных, выделяя среди демониц, выглядевших словно само совершенство.
Когда он вновь приблизился к ней, положив ладони на плечи, Фолья уже чувствовала, что последует. Прикрыла глаза и подставила губы для поцелуя. Ощутила, как горячий язык нежными, едва заметными касаниями исследует линию ее губ, не размыкая их, но заставляя Фолью разомкнуть самой, потому что не пожелать большего, чувствуя эти прикосновения, было невозможно.
Долгожданный поцелуй вымыл из головы все посторонние мысли. И о воинах-предателях, и о том, что теперь придется набирать новый легион, и о том, что Зеркало Судеб лучше перепрятать подальше и поставить защиту понадежней – все. Руки инкуба неспешно заскользили по ее телу, вниз, к бедрам, легонько надавливая. И Фергана обвила руками его шею, непроизвольно дернув бедрами навстречу. Ощутила его напряжение и тихонько рассмеялась ему в губы. Почувствовала его улыбку…
Чуть отстранилась, прижимаясь губами к шее, дотрагиваясь кончиком языка до пульсирующей жилки. Альнаяр не препятствовал, но, когда Фолья потянулась к застежке своего плаща, который дала ему недавно, мягко отвел ее руку.
- Подожди, госпожа. Обещаю, тебе не придется жалеть.
Фолья довольно прижмурила глаза от ласк его языка, легких, невесомых и одновременно будящих внутри постепенно набирающий силу пожар.
Он чуть притронулся к застежке платья на ее груди, целуя выступающие косточки ключиц. Не расстегнул, скользнув ладонью чуть ниже, сжав налившийся сосок. Легонько потер между пальцами, так что Фолья невольно облизала пересохшие губы…
… Тяжелой и не нужной более преградой падает к ногам платье из плотного бархата. В спальне холодно: здесь нет камина, и от ледяных ветров Кании не спасает даже адское пламя, бушующее в крови.
Альнаяр обнимает ее, крепко прижимая к себе, согревая теплом своего тела, и Фолья инстинктивно тянется обнять в ответ.
И на некоторое время окружающий холод перестает ощущаться. Перестает ощущаться вообще что-либо, кроме горячих сильных рук Альняра. Инкуба, да. Но, пока холод не пробрался под кожу, вспугнутый его теплом, можно забыть о том, что ее обнимает неспособное любить существо, и склонить голову ему на плечо.
Но, как бы ни были горячи объятия Альнаяра, слабый холодок все же проникает под кожу, пощекотав позвоночник, и Фолья словно трезвеет.
- Что же ты за инкуб, - шепчет, уткнувшись ему в плечо, - если даже согреть меня не можешь…
- Могу, госпожа. Только ты сама не желаешь согреваться.
Он не обвиняет, нет. Просто констатирует факт.
- Ты закована в ледяной панцирь, как и весь твой мир. Тебе уютно в нем, притом уютно одной. Твоя глубинная суть под замком воли, и достучаться до нее… даже мне не под силу. Впрочем, хуже вряд ли станет, поэтому я попробую.
Не успела Фолья возразить, как руки, обнимавшие ее несколько секунд назад, с необыкновенной легкостью подхватили, подняли над полом, а в следующий миг атласная ткань покрывала коснулась ее спины.
Альнаяр присел рядом, скорее, развратно красивый, чем невыразимо прекрасный, и Фолья отвернулась. Он был одним из многих, в то время как она искала что-то особенное, будучи уверенной, что достойна только особенного, только лучшего. А он… он даже не самый хороший инкуб, которого она могла бы найти.
- Если я неприятен тебе, госпожа, я уйду. Одно твое слово – и я никогда больше тебя не побеспокою.
- Не уходи.
Это лучше, чем одиночество.
Нежный поцелуй в плечо. Еще один – под косточку ключицы. Теплый язык рисует влажную дорожку до ямочки у основания шеи. Фолья прикрывает глаза и… сознает, что ей некого представить на месте Альнаяра, не о ком мечтать ночами, некого мысленно звать в свою постель.
Инкуб прав. Кания выморозила ей сердце.
Фолья открывает глаза.
Кусочек льда чертит дорожку от солнечного сплетения вниз, обводит пупок. Фолья морщится от неожиданного холода, лишнего в этом снежном мире, и задыхается, когда влажную отметину подтаявшего льда накрывают горячие губы.
Контраст жара и холода столь разителен, что от одного прикосновения по телу течет блаженная истома, заставляющая соски твердеть, а бедра – раскрываться.
Лед тает на ладонях инкуба, и на пальцах его остаются холодные капли. Капли, стекающие по ее груди, щекочущие соски, согревающиеся на коже и падающие на атласное покрывало.
Горячий язык нарочито медленно слизывает ледяные капельки с груди Фольи, длинные черные волосы щекочут кожу. Одним резким движением Фергана расправляется с застежкой плаща на его плечах. Тонкий белый шрам под левым соском идет наискось и раздваивается, будто кто-то оцарапал кожу когтями.
- Что это? – Фергана легонько дотрагивается до шрама.
- Да так… попалась одна сознательная девственница как-то раз.
У него очень хорошая улыбка. Почему она не замечала раньше?
- Альнаяр…
- Да?
- Сегодня… зови меня Фольей. Хорошо?
- Как пожелаешь. – Уголки его губ приподнимаются снова.
- Поцелуй меня.
И он целует ее. Всю. Налившиеся полушария грудей с твердыми, словно камешки, сосками, плоский живот с бледно-розовой полосой нестирающегося шрама, оставленного небесным огнем, призывно раскрытые бедра, пухлый холмик между ними. Язык скользит между влажными складочками, и Фолья кусает губы от наслаждения. Сбивается дыхание, и холод Кании отступает, тело окутывает жаром, и уже неважно, что за окнами нет ничего, кроме снега. Метель осталась в другом мире – там, где она, Фолья, всемогуща и одинока.
Всемогуща?
Только не сейчас, когда тело повинуется малейшему его касанию, душа не имеет ничего против, а разум отправился в дальний полет.
Одинока?
Одинока. Даже теперь.
Альнаяр упирается руками по обе стороны от ее головы, смотрит прямо – глаза в глаза, склоняется и легонько целует в губы. И ложится рядом, обнимая ее больше ласково, чем со страстью.
- Давай мы не будем торопиться, Фолья. Сегодня, я чувствую, это не принесет ничего хорошего.
В иной ситуации – убила бы того, кто осмелился сказать такое. Но инкуб был прав, а она – не настолько деспотична, чтобы карать за правду. Все ее мысли об одиночестве и холоде, о том, что Альнаяра вполне можно кем-то заменить, – он, должно быть, почувствовал их и решил не продолжать любовную игру. Хотя почему любовную – любви ведь в ней ни на грош…
Фергана лежала в объятиях инкуба, уткнувшись ему в плечо, а он нежно гладил ее по спине, говорил что-то тихо и ласково, но она не слышала. Ноздрей касался запах его кожи – ненавязчивый, едва ощутимый и неуловимо приятный. И тело грелось в его руках, и грудь прижималась к груди, и Фолье было тепло и хорошо. Если бы еще… Она потерлась лобком о горячую мужскую плоть и услышала, как Альнаяр втянул воздух сквозь зубы. Снова замерла. По телу начал прокатываться знакомый жар, и Фергана, усмехнувшись про себя, скользнула твердыми камешками сосков по его груди, перебросила ногу через мужское бедро, прижавшись низом живота к его жару.
Альнаяр обреченно вздохнул, подтаскивая ее ближе.
- И не смей отказывать, - пробормотала Фолья, прикусывая его губу.
- Главное, чтобы ты потом об этом не жалела. – Он нежно провел ладонью по ее волосам, и сердце отчего-то дрогнуло.
- Не пожалею. – Обвела языком кромку его губ.
Плавным, кошачьим каким-то движением он перевернул ее на спину, оказавшись сверху. Его глаза смеялись, на дне их плясали крохотные золотые искорки, и Фолье захотелось улыбнуться в ответ.
Он вошел не сразу. Дразнил ее, слегка размыкая кончиком мужской плоти влажные створки, и смеялся – смеялся одними глазами, - глядя, как она кусает губы и сжимает в кулаках покрывало. И когда они наконец оказались слиты, Фергана сжала коленями его бедра так крепко, словно боялась, что он исчезнет как прекрасный, но недолгий сон.
Он не исчез. Он поцеловал ее в губы – долго, нежно – и замер, давая привыкнуть к нему. Движения – сначала плавные, тягучие, затем резкие, блеск в глазах – блеск тех самых искорок, которые вызвали у нее желание улыбнуться, сбившееся дыхание, капелька пота, стекающая по его груди, ошеломительная сладость, шум в ушах, ее собственные стоны и просьбы продолжать, продолжать…
Вздох.
Вскрик.
Взрыв.
Она толкает его на спину, оказываясь сверху, вжимается бесконтрольно в раскаленную плоть, чувствует его дрожь, чувствует столько, что холод окружающего мира не находит места в и без того переполненном ощущениями теле.
Взрыв.
Отчаянный поцелуй в губы.
Она прижимается к нему так сильно, что кажется самой себе пробитой насквозь. Тело дрожит, разливая по всем клеточкам тепло и волны наслаждения, но…
- Мало… - шепчет Фолья, наклоняясь к его губам. – Этого мало…
Негромкий смех.
- Как давно ты этого не делала, Фолья?
Несколько лет. Или, может, веков.
- Долго. – Она нетерпеливо покачивает бедрами, ощущая, как вновь твердеет мужская плоть внутри ее тела.
… Смятая постель и почти съехавшее на пол покрывало. Любовники лежат, обнявшись, и ее голова покоится на его плече, а ладонь удобно устроилась на груди, обрисовывая кончиком пальца линии шрама под левым соском. Фергана приподнимается на локте, глядя в лицо Альнаяра, и почему-то хочется, до боли хочется, чтобы он ее поцеловал. Просто так, не обязательно страстно, без просьбы, без намеков поцеловал. Инкуб смотрит ей в лицо и улыбается уголком рта. Притягивает ее голову к себе и целует в губы – медленно, тягуче, глубоко и долго, наслаждаясь неспешностью ласки, и Фолья теряется, потому что ей кажется, что инкуб прочитал ее мысли.
Объятия сплетаются теснее, и поцелуй становится все глубже, а руки Альнаяра с ее волос перемещаются к талии и скользят ниже, заставляя Фолью усмехнуться ему в губы. Может быть, любовная игра и продолжилась бы, но в спальне внезапно повеяло неприятным холодком, и рядом с кроватью материализовался бес – один из тех, что надзирают за грешниками на Первом Круге.
- Вельзевул велит тебе, Фолья Фергана, явиться на Девятый Круг, чтобы свидетельствовать в суде над демоном Шестого Круга Ильфиором.
Нашел время… Фолья поискала глазами, чем бы швырнуть в наглого посланца, но решила, что швырять как-то несолидно и материализовала в руке огненную плеть – верную свою спутницу и помощницу. Бес намек понял, и улизнул, просочившись сквозь замочную скважину серым дымком. Фергана досадливо поглядела на Альняра.
- Придется отложить нашу встречу.
- Ничего, я понимаю, - ободряюще улыбнулся он.
Фолья сомневалась, что он понимал.
Свидетельствовать – это всего лишь красивое слово, которым прикрывают то, что ей действительно надлежит сделать во время суда. Вернее, после него.
Цепная собака Люцифера, помощница Вельзевула, исполнительница. Палач. Ее звали не защищать и не обвинять, а просто исполнить вынесенный приговор. Каким бы он ни был.
Привычно. Настолько привычно, что уже не надоедает, как не надоедает, например, одеваться. Сначала был гнев: ее, Фолью Фергану, дочь Падшего ангела и предводителя двадцати девяти легионов, ее – и палачом! Затем пришла досада: сколько можно отрывать ее от дел в любое время и тащить на очередной суд, когда приговор давно уже вынесен и нуждается только в официальном подтверждении. Потом все это смертельно прискучило и она едва не засыпала во время очередного бесполезного разбирательства. А сейчас вот – ничего не осталось. Надо значит надо. И рубить головы, рвать сердца из клеток ребер, сбрасывать в кипящую лаву реки Флегетон – все это стало более естественным, чем дыхание.
Фергана так и не разобралась, в чем обвиняли этого… Ильфиора. Что-то, связанное с похищением Вельзевулова меча… или нет. Она приучилась не слушать, присутствуя лишь телом. Мысли ее возвращались к прошедшим нескольким часам безудержной страсти, к сладостному забытью, из которого она была выдернута резко и бесцеремонно. Долг, что поделаешь. Тело еще чувствовало жар Альнаяровых ладоней, губы припухли от поцелуев (если кто и заметил, то внимания не обратил), а внизу живота тянуло от неудовлетворенного вожделения. Хотелось сейчас, прямо сейчас оказаться в объятиях Альнаяра, чувствовать его внутри себя, подаваться к нему все телом, заставляя его проникать насколько возможно глубоко, ощущать, как разливается внутри лона горячее семя.
«Соберись!» - велела себе Фолья, заключая не в меру разыгравшееся воображение в металлический обруч воли.
В который уже раз за свою жизнь.
- За свою вину Ильфиор Шестого Круга будет сброшен в лабиринт Нури-Тани.
Настал ее черед. Фергана стряхнула остатки сладкой дремы, проверила крепость волевых обручей, удостоверилась, что они прочны и надежны, и шагнула к осужденному, протягивая ему руку.
Так было всегда. Она всегда подходила, протягивала руку, словно предлагая помощь. И вела на смерть. Кто подавал ей в ответ ладонь, кто нет, кто бросался в ноги, умоляя пощадить, а кто отталкивал с гордым презрением.
Этот подал ей руку, пусть с дрожью, которую тщетно пытался скрыть, но подал. Фолья не винила его за эту дрожь и презирать не могла. Она не знала, что делала бы на его месте, когда суждено отправиться туда, откуда не возвращаются. Лабиринт Нури-Тани был едва ли не самым жутким местом в Преисподней. Хотя… наверное, самым жутким. Конкуренции не выдерживала даже Ледяная Тюрьма.
Когда-то давно, около четырех тысяч лет назад, сын аламейнского царя, Нури-Тани был сброшен на Девятый Круг по договору его отца с герцогом Астаротом и заточен в лабиринт, имеющий выход для всех, кроме самого узника. Химера, проклятый ребенок, слепой, лишенный возможности летать, Нури-Тани легко мог справиться с демоном Восьмого Круга, и одним из самых суровых наказаний по праву считалась ссылка в лабиринт. Безумный ученый, одержимый идеей создать идеальную химеру, Нури-Тани проводил опыты на смертных и бессмертных, соединяя их тела между собой, сплавляя с неживой материей, приживляя инородные части, чтобы проверить, сможет ли его творение существовать, жить. Самым страшным, в том числе и для демонов, было то, что химера умудрялась не убивать, вырывая душу из тела, а оставлять ее внутри изуродованной оболочки, не давая освободиться и заставляя видеть и чувствовать все, что происходит с этой самой оболочкой. Собственно, поэтому так и боялись этого лабиринта, выход из которого возможен был только теоретически.
Говорили, Нури-Тани загремел в адскую тюрьму после того как создал так называемый Камень Желаний, пришедший к которому может загадать единственное желание в своей жизни – и оно будет исполнено. Дабы к Камню не приходили те, чьи просьбы могут принести вред существующей системе мироздания, к артефакту приставили стража – Сееру, ранее царя Аламейны и отца Нури-Тани, а теперь – Повелителя Времени. Единственного, кто не мог ничего просить у Камня. Не потому, что не имел возможности, – не имел права.
На Девятом Круге перед входом в лабиринт они с осужденным оказались через две секунды: растягивать и сжимать пространство Фергана умела, так же, как Сеера мог замедлять и ускорять ход времени.
Упомянутый Сеера приветствовал ее легким кивком, и Фолья поклонилась Повелителю Времени в пояс. Сеера был, пожалуй, единственным в этом змеином гнезде, с кем Фолья хотела бы подружиться, но они были слишком разными для того, чтобы стать друзьями. Рожденный демоном никогда не поймет того, кто стал таковым в наказание за земные грехи. Фолья уважала Сееру и ни за что бы не позволила себе лезть к нему в душу или навязываться в приятели, может быть, поэтому их отношения оставались официально-вежливыми, согретыми только парой его улыбок, все более теплых по мере того как они виделись. Фергана знала, что Сеера ей симпатизирует, возможно, даже потому, что она не пытается ни запугать его, ни подкупить, чтобы пробраться к Камню Желаний, и ей иногда действительно было жаль, что Повелитель Времени не друг ей. Если бы зашла речь о спутнике жизни, Фолья призналась бы себе, что не желает лучшего супруга.
Но речь не заходила и Фолья не признавалась.
- Приветствую тебя, Повелитель Времени.
- Здравствуй, Фергана.
- Что Нури-Тани?
- С ним все хорошо. Насколько вообще может быть хорошо в темнице Девятого Круга. Ты, я вижу, привела осужденного.
- Твой сын сегодня получит новое тело для опытов. Должны ведь у него время от времени быть светлые дни.
Сеера усмехнулся одними губами: на дне глаз плескалась печаль. Фергана подумала не к месту, что он любит Нури-Тани, несмотря на все его зверства, – любит. И никогда не будет ни счастлив, ни спокоен, пока химера заточена в лабиринте.
Негромко потрескивали факелы, разгоняя мрак коридора, кажущегося бесконечным. Как ни напрягай зрения – поворота не увидишь. Ходы в лабиринте длинные и темные, и не помогают факелы, только дают понять, что тебя не лишили зрения: ты видишь огонь, - и не лишили слуха: ты слышишь его треск. Каково химере четыре тысячи лет слышать только треск негаснущих факелов и крики жертв?
Фергана выпустила дрожащую ладонь осужденного, бледного, как призрак, и поспешила скорее повернуть к выходу. Она боялась Нури-Тани. Видела его только раз, но этого хватило на долгую, так сказать, память.
Да и сложно было, увидев сына Сееры хоть однажды, забыть его когда-либо. Со змеиным хвостом вместо ног и драконьими крыльями вместо рук, с рысьими ушками и запечатанными глазами, он вызывал изумление, страх, жалость. Он был красив, этот плод больной, но бурной фантазии, однако вместе части его тела являли собой картину неестественную и оттого отвратительную. Но он был красив.
Фолья поняла в тот раз, что он, незрячий, ее заметил и знает, где она стоит и что в эту секунду делает, что бежать от него нет смысла, отбиваться – еще более глупо, так как боль лишь злит, это известно по опыту. Фергана взяла себя в руки тогда, перекинулась с химерой парой слов – вполне дружелюбно. Никто никого не пытался убить или использовать в научных целях. А потом явился Сеера и вывел ее оттуда. Сеера был единственным, кто не боялся Нури-Тани, и единственным, кого Нури-Тани не трогал. И это было странно, если учесть, что именно по вине отца химера лишилась зрения и возможности летать и была сброшена в лабиринт. Загадочная вещь – кровные узы. У Ферганы никогда не было детей, но с тех пор она задумалась: а как бы поступила со своим ребенком, если бы тот был опасен так же, как Нури-Тани. И ответ каждый раз оказывался разным. В зависимости от настроения.
В свой дом она вернулась через несколько часов, отчитавшись Вельзевулу о проделанной работе: осужденный в лабиринте, Нури-Тани доволен, Сеера не жалуется. Адский полководец почти не обратил на нее внимания, привычно похвалил – а с ее исполнительностью никто и не мог сказать ничего дурного – и вернулся к свои мыслям, которые занимали его куда больше, нежели судьба вора.
Фергана знала, привыкла за века службы, что подобное задумчивое выражение предвещает серьезные перемены или большие дела, но ни о чем не спросила. Скорее всего, ей бы не ответили.
Альнаяр встретил ее на пороге дома, раздобыв где-то в недрах кладовых одежду. Фолья улыбнулась, отпуская на свободу сдерживаемое до поры желание. Хотела шагнуть к нему, обнять, притянуть его голову к себе и поцеловать в губы – глубоко и жадно.
Но инкуб ее опередил.
Он шагнул к ней первым и обнял, прижав к себе, позволив положить голову ему на плечо.
- Я ждал тебя.
- Я тоже.
Только не тебя, а твоих ласк, но это уже детали.
- Ты, наверное, устала, - шепчет на ухо. – Хочешь, я сделаю тебе массаж ног?
- Сделай.
Почему бы и нет, если предлагают.
Фолья сбросила сапоги и опустилась на диван, расслабленно откинувшись на спинку. Альнаяр присел подле нее на ковер, сдвинул в сторону ткань ее платья – благо разрезы до середины бедра давали свободу движениям – и положил ее ногу себе на колено.
- На теле – по крайней мере, на человеческом, есть точки, нажимая на которые, можно вызывать различные реакции. Например, судороги, или боль, или удовольствие. Или желание…
- И часто ты таким способом… - Фолье лень было заканчивать фразу, она прикрыла глаза, отдаваясь во власть его рук.
- Часто. Почему бы не пользоваться, если умеешь. – Она поняла по голосу, что он улыбается.
Через пару минут ей стало ясно, о чем говорил инкуб. Внизу живота начало сладко тянуть, поза показалась неудобной, и Фергана чуть раскрыла сведенные вместе ноги. Услышала тихий смешок Альнаяра и недовольно качнула ногой: не отвлекайся.
Теплая волна прошла по телу, заставив облизнуть пересохшие губы. Ткань платья показалась сдавливающей, стягивающей, и Фолья чуть ослабила завязки корсажа.
Инкуб перешел ко второй ноге, мурлыча что-то себе под нос, в то время как Фергана ерзала на диване, стараясь хоть чуть-чуть сбросить накатившее вдруг сексуальное напряжение.
Рука Альнаяра неспешно поднялась от голени к колену, отводя в сторону ткань платья, огладила круговым движением бедро, скользнула по внутренней поверхности, слегка нажимая, заставляя отвести ногу, проникла во влажное тепло между бедер. Фолья едва не вскрикнула. Из груди вырвался короткий глубокий вздох, и демоница подалась к инкубу, насаживаясь на пальцы. Где он научился так массаж делать?.. А впрочем, неважно. Ох…
Фергана едва не застонала от досады, когда Альнаяр отнял руку от ее лона, довольно улыбаясь, облизал пальцы.
- Вижу, подействовало.
Она простонала в ответ что-то невразумительное, легонько толкнув его ногой в колено, прося продолжать.
Инкуб, усмехнувшись, присел рядом с ней на диван, легонько приподнял за талию и посадил на свои колени, лицом к себе. Фергана прикусила губу, понимая, чего он хотел добиться, и сознавая, что это ему удалось.
Ткань платья сдвинулась, и теперь Фолья прижималась горячим влажным лоном к его напрягшейся плоти, отделенной от нее только тканью его штанов. Альнаяр нежно приобнял ее за талию, заставляя приникнуть к его груди и склонить голову ему на плечо. Зарылся лицом в ее волосы.
- Ты очень приятно пахнешь, Фолья…
- Кровью и дымом?
- Желаньем и страстью. – Теплая ладонь отвела ей волосы, и горячие губы прижались к основанию шеи. – Ты способна опьянить любого, ведь ты на самом деле… не холодная.
Рука его, проскользнув между их телами, сжала ее правую грудь, вырвав у Фольи полустон-полурык. Груди напряглись так, что, казалось, могли разорвать ткань платья, и Фергана чуть передвинула руку инкуба к завязкам корсажа. Намек был понят и принят на ура. Вот только медленно… ох, как же медленно. Фолья прикусила его губу, заставляя поторопиться, но инкуб все равно умудрялся не спешить. К тому времени как ее груди получили свободу, Фергана успела изъерзаться, терлась о его затвердевшую плоть раскаленным лоном, истекающим любовным соком, и тихие стоны Альнаяра были для нее музыкой.
Запрокинула голову, когда его пальцы легонько ущипнули сосок, качнула бедрами навстречу любовнику, прижавшись лобком к его животу, обвила руками шею, поцеловала в губы, раскачиваясь на нем, вырывая сдавленные стоны. Она и представить не могла, что поцелуй будет таким сладким.
Опустила руку вниз, дотронулась до упругой, подрагивающей плоти, легонько провела ладонью по стволу, чуть сдвигая ткань. Ей захотелось стащить с проклятого инкуба одежду и с себя сорвать все, что есть, однако отрываться от его губ, от его рук, от горячей плоти, чья пульсация ощущалась через ткань, было так тяжело, что приходилось мириться с неудобствами.
- Темные недра, да когда ты уже это стащишь. – Не удержалась, приподняла бедра, рванув вниз его штаны и услышав негромкий довольный смех. Опустилась на колени, проведя кончиками пальцев по всему стволу к головке, легонько дотронулась языком, обхватила губами, вырвав у любовника мягкий чувственный вздох.
Фергана посасывала напряженную плоть, то обводя языком, то охлаждая дыханием и снова накрывая горячими губами, то лаская пальцами. Но главное – она чувствовала свою власть над Альнаяром, и осознание этого кружило голову лучше самых страстных ласк. Его стоны и вздохи подчинялись ее движениям, он непроизвольно подавался к ней в попытке сильнее вжать горящий ствол в ее ладонь. А она играла с ним, как играла со множеством демонов до него – и не обязательно в постели. Если она сейчас уберет руку – он будет умолять ее продолжить, Фергане очень хорошо это было известно.
Подавив желание не отрываться от Альнаяра, Фолья отняла руку, огладив напоследок ладонью головку, и, подняв глаза, встретила удивленный, немного обиженный взгляд инкуба.
- Фолья, зачем…
Как она и предполагала. Теперь из него можно веревки вить.
Потянулась ладонью к вертикально стоящей плоти, провела языком от основания к головке, исторгнув у любовника тихий стон, скользнула руками вверх по его бокам, стаскивая свободную рубашку, приникла ртом к затвердевшему кружочку соска, обводя языком, целуя тонкий шрамик. Спустилась поцелуями к животу, но ниже не стала, обдавая дыханием горящую кожу.
- Обещай… - выдохнула Фолья, - обещай, что не будешь спать ни с одной из бессмертных, кроме меня.
- Я не могу этого обещать. – В голосе его была улыбка. – Это ведь не всегда опасно так, как с Вельзевуловой супругой.
Фергана подумала, что дело не в опасности. Дело в том, что она хотела проверить, насколько он сейчас подвластен ей. Оказалось, не слишком, что не могло порадовать.
И у нее испортилось настроение.
… Их игра получила закономерное продолжение здесь же, на диване. Фолья позволила инкубу стянуть с нее платье, прижалась к нему, признаваясь в мыслях, что это само по себе очень приятно – ощущать рядом горячее обнаженное тело, чувствовать биение сердца – рваное, быстрое, ощущать шеей опаляющее дыхание, а расплавившимся лоном – горячий, каменно твердый ствол.
И вот – наконец-то. Резким толчком они оказались соединены, и Альнаяр прикрыл глаза, крепче обняв любовницу. Интересно, пришла не к месту мысль, а он кого-нибудь представляет на ее месте? Вряд ли, конечно. Инкубы не способны любить по определению, иначе что это были бы за соблазнители… Всегда услужливый, обаятельный, учтивый – в него многие, должно быть, влюблялись, а он с легкостью разбивал сердца, забирая души. И делал это легко, как любой мастер своего дела. А может быть, и не очень легко. Может быть, он встретил однажды ту, отнять душу у которой счел бесчестным. В таком случае, он вынужден был ее оставить, чтобы не причинить непоправимого вреда одним только поцелуем. Интересно, было в его жизни такое?
Что за глупость… Еще не хватало инкуба расспрашивать о его жизни. Потом начнет интересоваться самочувствием чертей, затем – бесов… Нет уж, лучше оставить общение с низами Сеере, он их как-то лучше понимает.
… Альнаяр обнимал ее одновременно и крепко, и нежно, шептал что-то напевно-ласковое на ухо, шевеля дыханием волосы, а Фолья в который раз поймала себя на мысли, что ей очень хорошо. Лучше даже, чем во время любовной игры. Она все-таки ошиблась. Этот инкуб бесспорно талантлив.
- Альнаяр…
- Да? – Он улыбнулся, поцеловав ее в щеку.
- Ты встречал когда-нибудь смертную, у которой не захотел забирать душу? Ты влюблялся в смертных женщин?
- Влюблялся? Да пожалуй, нет. А почему ты интересуешься?
- Так… пришло в голову…
- Нет, Фолья, этого не было. Но моя самая большая мечта – узнать, что же такое любовь на самом деле. Понять, каково это – заботиться о ком-то.
- Не боишься, что после такого перестанешь быть инкубом?
- Не боюсь. Ради этого можно попрощаться с Пятым Кругом.
- Слышал бы тебя сейчас Асмодей…
- У Асмодея и без меня дел хватает, что ему до какого-то инкуба.
Фолья негромко рассмеялась, уткнувшись ему в плечо.
- А ты… любила когда-нибудь? – спросил внезапно Альнаяр, легким вздохом всколыхнув ей волосы.
- Забываешься, инкуб. Откровенности за откровенность будешь просить у таких, как ты. А я демон Восьмого Круга, слышишь, Восьмого, и не обязана отчитываться перед каждым любопытным.
- Извини, - миролюбиво произнес Альнаяр, погладив ее плечо.
Поднялся с постели и, абсолютно не стесняясь наготы, подошел к окну. Фергана тоже уставилась на падающий снег, размышляя над его словами. Любила ли она кого-нибудь в своей долгой жизни? Наверное, нет. Если только верность Владыке Ада не определять как любовь. Но у этого инкуба и такой привязанности не было. Наверное, поэтому он так хочет узнать любовь, чтобы понять, ради чего же ему, собственно, жить.
- Фолья…
- Что?
- Скажи, ты… довольна своей жизнью?
- Довольна.
Ледяной Канией, вымораживающей из тела и сердца все тепло, что удается наскрести; многочисленными казнями, что она исполняет; необходимостью кланяться вышестоящим и подчиняться приказам, какими бы нелепыми те ни казались; личной ответственностью за двадцать девять легионов, один из которых предал свою повелительницу, – довольна.
- А ты? – спросила в свою очередь.
- А мне на что жаловаться? – улыбнулся инкуб, оборачиваясь к ней.
- Ляг со мной рядом, - тихо попросила она.
Попросила – не велела, не потребовала, и Альнаяр это, похоже, понял. Прилег на диван, прижав ее к себе и зарывшись лицом в волосы. Фолья обняла его крепко, уткнувшись лицом в горячую грудь, вдыхая ставший уже родным запах его тела. И, проваливаясь в темную мягкую дрему, чувствовала, как он гладит ее по спине, и слышала напевное:
- Все будет хорошо, Фолья, все будет хорошо.
… Хорошо не было. Из блаженного забытья ее вырвал посыльный от Вельзевула. Адский полководец велел своей подчиненной немедленно явиться к нему, так как ее ждет очень ответственное поручение. Фергана ежилась, высвобождаясь из объятий инкуба. Ей показалось, или окружающий холод только и ждал того, что она выберется из теплого кольца Альнаяровых рук, чтобы наброситься, сковать тело, замедлить движения. Оставлять инкуба не хотелось просто чудовищно, и Фолья усмехнулась про себя, отметив, что была неправа: этот молодчик действительно профессионал своего дела, если, не прилагая ни малейшего усилия, может заставить ее, демоницу Восьмого Круга, цепляться за любую возможность побыть с ним.
Но, подходя к приемному залу Вельзевулова дворца, Фергана отрезала мысли об оставшемся дома инкубе и предстала перед полководцем, как всегда, собранная и готовая внимательно слушать.
- Я знаю, что могу рассчитывать на твою преданность, Фолья. – Речь, начавшаяся с этих слов, как правило, не сулила ничего хорошего. Фергана изобразила вежливое любопытство. – Да никому, кроме тебя, этого и нельзя поручить… Я хочу послать тебя на Первый Круг…
Доигралась.
- … дело в том, что твои – хотя теперь уже не твои – легионеры не могут оставаться там. Наказание, которое ты им назначила, слишком мягко.
Мягко? Сам бы попробовал несколько тысяч лет подавать дрова для котлов и в шахтах работать – она бы послушала, как бы он потом заговорил. Спохватившись, Фергана поспешно закрыла мысли от Вельзевула, но полководец, очевидно, даже предположить не мог, что она думает о чем-то крамольном.
- … поэтому ты отправишься на Первый Круг и развоплотишь их.
Фергане показалось, что пол качнулся. Она с трудом устояла на ногах. Но сохранить бесстрастное выражение лица не удалось.
- Развоплотить? Ты хочешь отправить их души в озеро Коцит?
- Там им самое место, - кивнул демон.
- Но оттуда невозможно вырваться. Это ведь навсегда, неужели мои легионеры заслужили вечные мучения в Реке Плача?
- А как ты сама думаешь?
- Я думаю, это слишком сурово для них, - непреклонно заявила Фолья. Коцит – озеро мертвых душ, скорбящих о своих грехах, снова и снова переживающих собственное падение. Плач и стенания разносятся далеко и, заслышав их, демоны обычно сворачивают в другую сторону, потому что видеть тысячи отчаявшихся мертвецов неприятно даже Владыке Ада. – Люцифер согласен с этим приговором?
- Князь его, скажем так, не осуждает.
Фолья прикрыла глаза. Ей казалось, изнутри рвут что-то, раскрывая ребра так, что больно дышать.
- Их вина… - Она не договорила, потому что поняла: сказать ей нечего. За века совместных сражений, вытаскивая друг друга из смертельных ловушек, привязываешься накрепко. И теперь собственными руками отправить тех, с кем прошла столько, что и не вспомнить, на вечные мучения – Фергана ощутила, как слабеет воля, заставляя кинуться в ноги Вельзевулу и молить о снисхождении. Если бы эта мольба могла помочь – пошла бы она, Фолья, на унижение? Фергана не знала и не думала об этом. Для нее важно было одно: никакие просьбы уже не помогут, да и справедливы ли они будут?
Легионеры подняли восстание против Владыки Ада. Владыки, которому она клялась в верности. Они обязаны понести самое суровое наказание – и оно им назначено. Так чего же она медлит?..
В горле пересохло так, что невозможно стало вымолвить ни слова. Фергана молча поклонилась и вышла из приемного зала.
Она не использовала умение сжимать пространство. Она путешествовала на Первый Круг порталом, как обычные демоны, стараясь, пусть ненадолго, отсрочить неизбежное. Малодушно. Малодушно и глупо. Но Фолью это заботило сейчас меньше всего.
А они… они улыбались, увидев ее. Предатели – они не заслуживали того наказания, которое им было определено, потому что готовы были раскаяться, Фергана это видела… или хотела увидеть. Обсидиановой глыбой свалились ее слова:
- Я пришла развоплотить.
Шесть тысяч демонов. Шесть тысяч ударов. Плечо ныло уже на сотом, тело сопротивлялось всеми силами тому, чего не принимала душа. Но Фолья продолжала упрямо наносить удары, каждый из которых отправлял еще одну душу в озеро слез.
Нанеся последний, она чувствовала себя мертвой.
Часть ее души отделилась с кровью и мясом, улетела вслед за ее воинами в Реку Отчаяния, чтобы вечно оплакивать тех, кто был наказан безотрадной вечностью за единственную ошибку. Фолье впервые хотелось умереть.
… Снег Кании казался теплым песком по сравнению с ледяной пустыней в ее душе. Оковы воли, запирающие ее чувства, раскалились добела и жгли ребра. А самым страшным было то, что их не плавил никакой жар.
Альнаяр, увидев ее, верно, понял, что случилось. Да и сложно было не понять: каменная маска на ее лице дала трещину – и не одну. Искривленные в беззвучном рыдании губы, пустые глаза, горестная складка между бровей – Фолья и забыла, когда в последний раз так выглядела.
Не глядя на инкуба, тяжело опустилась на диван, прикрыв глаза. Ей говорили, что у нее нет сердца. Теперь его действительно не было. А ныло… ныла пустота в грудной клетке, оставленная вырванным куском души.
Фолья почувствовала, как кто-то опускается на диван. Хотя кто еще мог быть рядом, кроме сочувствующего инкуба. Теплая ладонь дотронулась до волос. Глупо. Его жар не сможет растопить ее льда.
- Фолья… мне жаль…
Жаль? Да что он вообще может знать о ее чувствах!
- Я не нуждаюсь в твоей жалости.
- Нуждаешься, - спокойный голос. Ладонь осторожно касается ее щеки, кончики пальцев дотрагиваются до сомкнутых век, словно желая проверить, нет ли под ними слез. Нет. И проверять не нужно.
Хочется броситься ему в объятия, и рыдать у него на плече, и чувствовать, как его руки обнимают ее, отгораживая от обязанностей и долга.
Хочется материализовать в руке плеть и отхлестать его так, чтобы все вокруг было черным от крови, чтобы неповадно было кому-либо впредь проявлять унизительную жалость к ней, Фергане.
- Уходи, инкуб. Уходи, иначе я убью тебя. – Как доказательство того, что она не шутит, вокруг запястья ее обвивается плеть.
Он не спешит уходить. Отстраняется, не более того. В красивых темных глазах нет страха, и смотрит инкуб не на плеть, а на нее, Фолью.
- Почему ты хочешь, чтобы я ушел?
Он издевается? Чувствует ее слабость и издевается?
- Потому что мне никто не нужен, особенно сейчас, особенно ты. Ну, что ты можешь, инкуб? Подержать меня в объятиях? Сказать пару ласковых, ничего не значащих слов? Ты ничем не способен мне помочь, моих воинов не вернешь и приговор не отменишь. Зачем ты мне?
- Фолья, - он говорит медленно и спокойно, ничуть, кажется, не задетый ее словами, - ты можешь говорить что захочешь, но я чувствую, когда мне лучше уйти, а когда – остаться, такой уж достался талант от рождения. Если ты очень попросишь, я, конечно, уйду, но прислушайся к себе хотя бы раз в жизни. Я могу побыть рядом, если хочешь – даже не прикоснусь к тебе, просто посижу здесь, молчаливо поприсутствую, чтобы не оставлять тебя одну. Да, все, что я могу сейчас, – обнять тебя и утешать бессмысленными словами, но и это не так мало, а иногда простое объятие спасало от необдуманных поступков. А если ты боишься, что я посчитаю тебя слабой, то не стоит переживать, не посчитаю, потому что я не выдержал бы и десятой доли того, что обязана делать ты. Я восхищаюсь тобой, Фолья.
Фергана судорожно вздохнула.
- Да и потом, что тебе за дело до мнения какого-то инкуба, – улыбнулся Альнаяр.
Она промолчала. Она не обязана ему отвечать.
- Так что, можно мне подержать тебя в объятиях и сказать пару ласковых бессмысленных слов в утешение? – Фергана не смотрела ему в лицо, но была почему-то уверена, что в его глазах пляшут лукавые искорки.
- Поступай как знаешь. – Она слишком устала, чтобы сопротивляться его настойчивости.
Теплая рука осторожно приобняла ее за плечи, инкуб подсел ближе и ненавязчиво положил голову Ферганы себе на плечо. Фолья обняла его в ответ, скользнув рукой к левой стороне его груди, слушая биение сердца. Ровные размеренные удары, отдаваясь в ладони, действовали успокаивающе, и демоница прикрыла глаза, удивляясь, как Альнаяр еще не замерз, исследуя снежную пустыню ее души и держа в руках глыбу льда, в которую превратилось тело.
- Фолья, ты плакала когда-нибудь?
Неожиданный вопрос слегка сбил ее с толку.
- А какое тебе дело до моих слез, инкуб? – скорее, удивленно, чем разгневанно, спросила она.
- Ты всегда так хладнокровна, что возникает закономерный вопрос: остаешься ли такой, когда тебе тоскливо, плохо…
- Если тебя интересует, плакала ли я когда-нибудь, то нет, - сухо ответила Фергана.
- Почему?
Потому что не умею.
- Желания не было.
- А сейчас… - Он не договорил, подразумевая, что она мысленно продолжит за него.
- Сейчас тоже нет. Слушай, инкуб, отстань, а? И без тебя так тошно, что повеситься хочется.
Крепче прижимает ее к себе. Целует щеки, виски, прикрытые глаза, сжатые губы.
- Все будет хорошо, обязательно, - шепчет ей в волосы, перемежая слова поцелуями, - все пройдет, отболит, забудется. Ты ни в чем не виновата, ты очень хорошая, и на месте твоих подчиненных я боготворил бы тебя, а на месте твоего начальства – ставил бы всем в пример. Ты все делаешь правильно, Фолья, иногда слишком правильно, и это ценят, не могут не ценить. Я восхищаюсь тобой, потому что столько внутренней силы мне не получить никогда. Ты достойна того, чтобы называться самой верной из сподвижников Князя, достойна его признания, любви и уважения. И ты имеешь право ошибаться, плакать и быть слабой. Плачь, это не тяжело, после этого станет легче: слезы смоют острую боль, что лежит на поверхности, а та, что прячется глубоко внутри, будет притупляться со временем. Время лечит, время лечит даже тех, кто сброшен в озеро Коцит, и Сеера знает об этом больше нашего. Живи, ты заслуживаешь того, чтобы жизнь была к тебе благосклонна, заслуживаешь счастья, и любви, и покоя. Плачь…
- Я не могу, - шепчет пересохшими искусанными губами, - не могу плакать… Я бы и хотела, но у меня не получается.
Альнаяр молчит. Затем прижимает ее к себе крепче и произносит негромко:
- Ты не первая и, верно, не последняя. Много раз я наблюдал это у людей. Сначала ты приучаешься не кричать от боли. Потом – от наслаждения. Затем следишь за каждым словом, что слетает с губ, искусанных от подавленных криков. Еще через некоторое время обнаруживаешь, что не можешь забыться сном, дабы не показываться тому, кто лежит рядом, спящим, ибо это делает тебя беззащитным. В конце концов, ты отучаешься плакать. А под занавес…
- Что под занавес? – безжизненным голосом спрашивает Фолья.
- Ты сжигаешь себя заживо.
Скорее, замораживаешь.
- Твоими криками боли становится шипение воздуха, втягиваемого сквозь зубы. Криками наслаждения – подавленные вздохи. Слова, которые ты побоялся сказать, обращаются в рубцы на сердце и тромбы, закупоривающие кровеносные сосуды. Часы, которые ты не смыкал глаз в присутствии другого, расползаются под этими глазами в налившиеся синевой мешки. Слезы выливаются рвотой, кровью из разорванных сосудов мозга. Хорошо людям – они, как правило, живут недолго. Демонам гораздо тяжелее, Фолья.
Она вскинула голову и наткнулась на его взгляд. И ощутила, как сердце сжимают холодные пальцы страха. Этот инкуб говорил немыслимые вещи, но знал еще больше, чем говорил. Он смотрел на нее без опасения, каким-то выжидающим и, как ей почему-то показалось, жестоким взглядом. Он словно спрашивал: ну, что теперь скажешь, Фергана?
А что она могла сказать?
- Пошел прочь.
Альнаяр подчинился тут же. Поднялся с дивана и вышел из комнаты, оставив Фолью в одиночестве. Когда прошло первое потрясение, демоница едва не расхохоталась, с трудом сдержавшись, чтобы не начать истерику. Надо же, как она ошиблась в нем. А ведь на первый взгляд ничего особенного в этом инкубе не было: красавчик, каких много, соблазнитель, даже, наверное, не самый лучший, услужливый, как все их племя, обаятельный, легкомысленный. А оно вон как повернулось. Фолья с силой ударила рукой подлокотник дивана. Не разобралась. Как не разобралась в предводителе Двадцать Девятого Легиона, светлая ему память. И во что это вылилось… Неужели за много лет окружающие превратились в ее сознании в некие схемы, действующие по раз и навсегда заложенной программе. Если воин – то верный, не думающий ни о чем, кроме долга, свирепый и готовый в любое время хоть в воды Коцита, хоть в огонь Флегетона. Если инкуб – то обаятельный, дружелюбный, недалекий и беззаботный.
Фолья устало откинулась на спинку дивана. Да, нужно себе признаться, она разучилась общаться с окружающими, разбираться в них, отличать с первого взгляда врагов от друзей и всех считать, скорее, врагами, чем друзьями. В Аду иное опасно.
А инкуб… наглец, конечно. Наглец и безумец. Но он прав, и глупо было бы не признать это из гордости хотя бы перед самой собой.
Да, она не кричала от боли. Даже когда небесный меч пронзил ее насквозь, выйдя из спины, оставив не заживающий ни в каком обличии шрам, – она только размахнулась сильнее плетью и сожгла ангелу крылья. Да, она тысячу раз подумает, прежде чем сказать, но при ее обязанностях по-другому нельзя. Если вспомнить, перед кем она отчитывается, становится понятно, что неосторожно брошенное слово может стоить ей места. А то и чего дороже… Что же касается слез… хотелось. Много раз хотелось, но то ли дела неотложные находились и просто нельзя было тратить время на бесполезные рыдания, то ли приходилось сдерживаться, чтобы не расплакаться, как девчонка, перед Вельзевулом или Люцифером. А потом это все пропало, ушло, и больше не подкатывал к горлу горький ком, мешающий продохнуть, и уголки глаз не щипало, и сердце оставалось всегда более или менее спокойно.
Как после многих лет покоя и холода она заплачет?
Фергана дотянулась до кувшина с вином, плеснула в чашу, отпила несколько глотков. В груди растеклось тепло, стало немного легче, плакать расхотелось окончательно. Фолья поднялась, подошла к окну, за которым шел неспешный и обстоятельный снегопад, вечный, как и сам этот ледяной мир. Альнаяр говорил, что однообразная картина за окном нагоняет тоску, но Фолье всегда хорошо думалось, когда она глядела на снег. Движение снежинок – то медленное и плавное, то быстрое и хаотичное – помогало сосредоточиться.
Инкуб, конечно, наглец. Инкуба надо наказать, чтобы впредь неповадно было. Хотя в чем-то он, без сомнения, прав. В этом ледяном мире слезы кажутся настолько неуместными, что плакать просто не получается. А может быть, и стоило. Сколько часов она простояла вот так у окна, в гордом одиночестве пережидая сердечные бури с плотно сжатой линией губ и абсолютно сухими глазами.
- Фолья…
Обернулась. Ну, так и есть. Ему определенно жизнь не мила.
- Фолья, прости меня, я погорячился. – Теплые руки обняли ее сзади, дыхание коснулось уха. – Кто я такой, чтобы учить тебя…
О, на эту реплику можно было бы ответить тысячей колкостей, но Фергана лишь откинула голову ему на плечо, накрывая его руки своими. Ей было холодно. Ей всегда было холодно. А он согревал ее.
Горячие губы прижались к основанию шеи, скользнули по плечу.
- Забываешься, инкуб.
- Забываюсь, - согласно выдохнул он, распутывая завязки корсажа…